Даниэль Шпек - Piccola Сицилия [litres]

Ковры исчезли. Обеденный стол, стулья, столовое серебро… Осталось только пианино Виктора. Словно реликт из потерянного мира, оно стояло посреди опустошения, с расколотой деревянной облицовкой, покрытое пылью. Из туалета исходила жуткая вонь. Открыв туда дверь, Мими не сдержала возгласа омерзения. Солдаты справляли там нужду как скотина.

– Здесь нельзя оставаться, – сказала она.

Альберт не произнес ни слова. В глазах его стояли слезы. Ясмине больно было видеть отца таким беспомощным. Мужчина, стыдящийся того, что не может обеспечить семье кров. Она взяла его за руку и сказала:

– Папа́, мы построим его заново.

Он кивнул, благодарный за ее жест, но безо всякой надежды. Насколько решительно он боролся за своих пациентов, настолько же потерянным и обессиленным был в делах собственной жизни.

Они направились к морю, чтобы отдышаться от вони. Вялый прибой покачивал на волнах безжизненные тела в военной форме. Безымянные немцы, которые пытались спастись в воде, но и там их скосило. Мими прижала ко рту ладонь. Солдаты были возраста Виктора. Родители их никогда больше не увидят. Кто придет их похоронить?

– Смотрите!

Мими извлекла что-то из мусорной кучи на обочине. Мезуза. Нет, не просто мезуза, а их мезуза. Которую Альберт прибил к двери, когда они въехали в дом. Поцарапанная, грязная, но целая. Мими растерянно вытерла ее, открыла и достала изнутри свиток с молитвой, пергамент был невредим. Как она тут оказалась?

– Ангел нам ее подкинул.

– Мими, – проворчал Альберт, недоверчиво обследуя мезузу.

– Немцы сорвали ее с двери и выбросили. Но какой силач смог бы докинуть ее до пляжа?

– Может, она валялась на дороге, – предположила Ясмина, – и ее утащили собаки?

Кто знает. Мими забрала свою находку у Альберта и решительно объявила:

– Альберт! Это Божий знак. Мы отстроим наш дом заново!

Альберт молчал. Ясмина знала, о чем он подумал: на какие деньги?

Всю обратную дорогу в поезде Мими составляла список самого необходимого, что нужно купить. Матрацы. Кастрюли и тарелки. Лопаты. Брезент, который они натянут вместо стен и потолка. Деревянные балки, цемент и кирпичи. Рабочих они оплатить не смогут. Рассчитывать можно только на собственные руки.

– Вы станете первыми гостями в нашем доме, – сказала Мими Хадийе.

– Иншалла.

Для последнего ужина Хадийя приготовила острый кускус с тыквой и барашком, а к нему масфуф, кашу с гранатами и пахлаву с миндалем. Настроение за столом царило приподнятое, почти праздничное. После еды Альберт обнял Латифа с такой сердечностью, что тот едва не расплакался. Заметив взгляд Ясмины, он смущенно вытер глаза.

Ясмина произнесла вслух то, что думали все:

– Что будем делать с немцем?

Альберт отправился к Морицу, лежавшему в темноте, Ясмина последовала за отцом. Альберт измерил раненому температуру и снял повязку. Он говорил негромко, Мориц дрожал и, казалось, мало что понимал.

– У него жар. Температура под сорок. Рана воспалилась. Кто знает, какую инфекцию он подхватил. Мы не можем оставить его тут.

– Но и с собой взять не можем!

– Без ухода он не выживет.

– А если ты сдашь его в больницу…

– Они обязаны тут же передать его военным. Ты видела, как содержат пленных? Десятки тысяч в поле под открытым небом. Они их даже не кормят. А у него тяжелая инфекция, если не заражение крови. Без надлежащего ухода он потеряет ногу или умрет…

– Альберт, – воскликнула Мими, – он не твой пациент! Мне тоже жаль беднягу, но ведь мы не больница!

Альберт посмотрел на нее, снял очки и задумался.

Ясмина снова заглянула в комнату немца. В голове ее звучали три слова из записки.

È un amico.

– Мими, возможно, он больше чем наш пациент, – сказал Альберт. – Но мы узнаем это, только когда вернется Виктор. А пока заберем его с собой.

Решение Альберта было вызвано не состраданием. Морица он укрыл, следуя голосу рассудка. Если окажется, что немец сказал правду, у Альберта совесть будет чиста. На самом деле речь шла не об отношении к немцу, а об отношении к самому себе.

Если хочешь что-то спрятать, прячь не в темноте, где это могут заподозрить, а при ярком свете дня. Умные люди, думал Мориц. Трясясь в лихорадке, он сидел на заднем сиденье «ситроена», прислонившись головой к стеклу. Глаза пришлось закрыть, так сильно сверкало солнце. Холодный пот стекал по лицу. Альберт вколол ему морфий. Но тычущая боль в ноге была сейчас не самым тяжелым. Гудки машин и гул моторов, яркий свет, толчки на ухабах – все казалось ему громче, ярче и нестерпимей. Он провел ладонью по голове и посмотрел на ладонь. Пот был черным. Они выкрасили ему волосы, обрядили в гражданское, а его форму сожгли.

Он узнал проспект де Пари, парк, платаны, отель «Мажестик». У входа стояли американские солдаты и танк «шерман». Мориц смотрел на все это как на горячечный сон, когда они проезжали мимо. Рядом с ним сидела Ясмина в красивом белом платье и шляпе, впереди – Мими, она говорила без умолку, но он не понимал ни слова, а Альберт молчал, ведя машину. Мужчина, в руках которого была его жизнь. К крыше машины были привязаны матрацы, чемодан и канистра с водой.

Два танка заблокировали улицу. Колючая проволока, американский флаг и солдаты с автоматами, проверяющие каждую машину. Альберт медленно продвигался вперед в очереди, опустив стекло. Солдат постучал пальцем по крыше и заглянул в машину. Широкоплечий веснушчатый парень.

– Where ‘ya headin? [49] Куда направляетесь? ( англ. )

Альберт не понял.

– Destination [50] Место назначения ( англ. ). , – сказал американец.

Альберт ответил по-французски, что везет свою семью домой. В Petite Sicile . Он сознательно говорил не по-итальянски. Взгляд американца лишь скользнул по Морицу и завис на Ясмине.

– Hi, Ma’m. How are you?

– Bonjour, Monsieur.

Не будь она так красива, он бы, наверное, прошел мимо.

– French?

– Oui, Monsieur.

– IDs please.

– Pardon?

– Passports.

Альберт протянул ему через окно четыре удостоверения. Солдат заглянул в них и напрягся:

– Two French and two Italians?

Альберт попытался объяснить, что его дети автоматически по праву рождения имели французское гражданство, тогда как он и его жена родились в Италии. Для американца это было слишком сложно.

– Shut the engine. Moteur!

Альберт понял и заглушил мотор. Американец удалился с документами за танк. Они напряженно молчали. Солнце жгло крышу. Они-то надеялись обойтись без проверки документов. Если они сравнят фото Виктора с Морицем, то он пропал – и они вместе с ним. Американец долго отсутствовал, потом наконец вернулся в сопровождении старшего офицера. Худой строгий мужчина – из тех, кто служит по убеждению. Он испытующе оглядел пассажиров машины.