Дмитрий Ахметшин - Пропавшие люди

Слушает, как он проваливается в стальную глотку и, посмеиваясь и морщась от боли в бедре, которая представляется ему воспалённым переплетением вен и капилляров с кулак размером, вываливается наружу, где небесный бармен взбивает для него молочный шейк из свежего ветра, с шапкой снега и пеночкой туч над головой.

Абба выносит и ставит на площадку походный рюкзак. Поворачивается, чтобы запереть дверь, и краем глаза видит поднимающегося по лестнице Арса. Ключ замирает в руке, и квартира шустро втягивает его обратно. Гудит обшивка двери, и с той стороны задвигается на место язычок замка.

Арс подходит к рюкзаку Аббы, новенькому походному Bask, туго перетянутому шнуровкой. Рюкзак тяжёлый и кренится на одну сторону, грозя вот-вот повалиться, и Арс ногой отодвигает его к стенке.

— Эй, братишка, — говорит Арс.

— Я тебе не открою.

Голос из-за двери тяжёлый, едва не скатывается на рык. Насколько успел увидеть Арс, Абба теперь коротко стрижётся, зато отпустил щетину, и через неё чудится, как будто щёки горят огнём. В уголках глаз в складках морщин собрались веснушки.

На площадке три квартиры. Где-то орёт телевизор, пахнет тушёной рыбой и въевшимся в стены табачным дымом. Такой из подъездов не выбить уже ничем. Как будто оказался в лёгких курильщика.

Стены обветшали с тех пор, как они собирались здесь в последний раз. Надписей прибавилось, краска под потолком отслаивалась целыми пластами, обнажая предыдущий слой, а под ним — рыжий кирпич. А самое главное — появились рисунки на стенах.

— Да брось. На пикник собрался?

За дверью язвительный и хриплый голос:

— Да, думаю свалить куда-нибудь на выходные. У меня через сорок минут самолёт, так что ты можешь зайти через час.

— А если не уйду?

— Послушай, я ведь могу сейчас выйти запросто набить тебе морду.

— Это было бы великолепно, — улыбается Арс.

На той стороне немного потеплели. Улыбаются в ответ кривой колючей ухмылкой. Большой дом угрюмо гудит на неё водой по трубам центрального отопления. Арс закуривает, опускается на корточки и приваливается спиной к двери. Тело ноет после долгой ходьбы. Он не был в родном городе уже почти семь лет, и теперь ноги сами потащили в пешую прогулку от вокзала. Снег в отворотах джинсов начинает таять, и они липнут к ногам.

Металл приятно холодит спину сквозь куртку, и Арс чувствует, как Абба со своей стороны тоже приваливается к двери.

— С возвращением, — гудит дверь. Слышится чириканье зажигалки, Арс принюхивается, пытаясь уловить запах чужого табака.

— Я ненадолго.

Взгляд скользит по знакомым стенам. Сколько раз они пили портвейн вон там, у заляпанного подъездного окна. С той стороны залепило снегом, и сквозь него кое-как просачивается свет. Задувает, сигаретный пепел в консервной банке на подоконнике шевелится и ползает по стенкам. Под потолком жёлтая лампочка, света от неё, как будто от свечного огарка.

Конечно, кое-что изменилось. Вот эти рисунки, например… с одной стороны синее небо, где-то под потолком белым крестиком маячит самолёт, белый его след перечёркивает стену. С другой — чья-то рука изобразила поверх облупившейся краски совсем уж сюрреалистичную картину. Задний карман джинсов, только треть чьей-то исполинской задницы. Карман топорщится от содержимого, из него выглядывают люди. Видны плечи и четыре головы, маленькие руки цепляются за край. Парень с девушкой вытащили локти через край кармана, лица обращены друг к другу. Смеются. Будто пришли на набережную, развалились на тёплых перилах, поглядывая на море. Рядом серьёзный мужчина в костюме, с озабоченным лицом поднимает над собой чемодан. Словно спасает бумаги от проносящихся мимо машин и грязи из-под колёс. Ничем не примечательная женщина, курит с усталым выражением.

— Что это тут у вас за Пикассо?

— Это девчонка с двадцать пятой. Она немного чокнутая. Таскает за собой мольберт и несколько альбомов с рисунками. Нарисовала всё это красками, прикинь? По стене, в подъезде. Выходишь выкидывать мусор, и как-то даже стрёмно. Эти все на тебя пялятся… Но, с другой стороны, хоть какое-то разнообразие.

— Они все заняты делом, — говорит Арс. — Пялится только тётка с сигаретой.

— Это да, — соглашаются с той стороны. Скрип кремня не прекращается: чирк-чирк-чирк… — А многие, прикинь, здороваются. Особенно спьяну.

Хмыкают.

— А ты заматерел, — говорит Арс.

— А ты всё такая же глиста. И чё я от тебя ныкаюсь.

— Вот именно.

Снова молчание. Арс не шевелится, выпускает в пространство клубы дыма и смотрит, как мир колышется сквозь них, похожий на рваную простыню. С той стороны тоже не звука, бормочет, отсчитывая секунды, в животе недавно выпитое пиво.

— Нахрена ты вообще приехал?

Гулкий голос без выражения.

Арс зашевелился:

— У меня здесь диск. Во, даже на мобильник скинул. Слушай… Слушаешь?

Динамик телефона надрывается, звуки капают из него свинцовые, как водопроводная вода.

— Это ты прислал?

— Нет, — в голосе Аббы крайняя степень удивления. — Откуда он у тебя?

— Пришёл по почте. Так значит, не ты.

— Нет. И не она. Не представляю кто, если честно.

— Ага. Ладно.

Арс хмурится, потемневшими глазами глядя на мобильник. Большой палец тянется к кнопке выключения, уголки губ опускаются, обозначая морщины на подбородке.

Абба разгребает навалившиеся мысли. Ворочает ими, словно застрявшим в тине веслом. Между делом, как бы о чём-то необязательном, спрашивает:

— Ты уже был у неё?

— Нет. — Голос Арса сыпет ржавчиной.

— Ага. В любом случае, всё это прошлое, брат. Это в прошлом. — Голос теряется среди этих глыб, продолжает вещать, противореча уже сам себе:

— Прошлое — это всё, с чем мы остаёмся, когда опаздываем на поезд будущего. Это всё, что мы с собой увозим в чемоданах, когда на него успеваем. Сухой осадок. Понимаешь?

Арс молчит.

— На каком-то этапе жизнь кончается для всех людей. И потом они живут уже по инерции, снова и снова по ночам прокручивая в голове тот день, когда это случилось. Представлять, как сложилась бы жизнь, если бы они сделали, что нужно. Кто-то напивается из вечера в вечер. Кто-то уходит с головой в любимое дело. Но одна вещь меняется. В твоей жизни уже нет удовлетворённости. Всё кажется безвкусным, как топлёное сало. Бесцветным.

Там, за дверью, выдохлись. Повисло тяжёлое, потерянное молчание, по обе стороны двери — как за крышкой гроба. Наконец, Арс шевелится, разминает затёкшие суставы. Неприязненно косится на рюкзак.

— Не опоздаешь на самолёт?

— Ладно, не парься. Помнишь избушку?

— А-аа, понятно. Дорогу-то помнишь?

— Кое-что подзабылось, но в общем, я думаю, не потеряюсь. А потеряюсь — оно и к лучшему.