Анна Исакова - Ах, эта черная луна! [Журнальный вариант]

— А что именно ты имеешь в виду?

— Пойди к Сталю, посоветуйся. Скажи, что у Виршувкера точно сумасшествие, но странное. Задури ему голову, пользуясь латинской терминологией, объясни, что начальство может подумать не то, что есть, а это не на пользу самому Сталю. Доведи дурака до того, что он сам велит тебе дать Виршувкеру справку о том, что дом сгорел вмести с ребе.

— Нет, — сказал Гец, подумав, — я не пойду к Сталю. Я его боюсь. У него рыбьи глаза и бесцветная кровь. Пусть Виршувкер орет до потери сознания. Я в это дело вмешиваться не собираюсь.

— А я все-таки попробую поехать на Север, — сказал другу Юцер. — Нельзя дать такой телеграмме пропасть впустую.

Гец понял, что спорить бесполезно, и рекомендовал Юцеру уехать как бы в Алма-Ату, найдя для этого дело.

— Пусть не будет ни проводов, ни слез. Уйди поутру и пропади. А спустя несколько дней я распущу слух, будто бы видел тебя в Алма-Ате в больнице. Ногу подвернул, или что-то в этом роде. Еще лучше — скажу, что ты загулял и что ходят слухи, будто тебя свела с верного пути жена какой-то важной шишки. А дамы твои пусть уедут отсюда. Будто в Алма-Ату, а сами — куда угодно. Сталь тебе не простит этой телеграммы. Все равно найдет к чему придраться. Может, это и к лучшему, что ты решил ехать.

— То, что он задумал, опасно, — пожаловалась подруге Мали. — Ты же понимаешь, что это не просто поездка с Юга на Север. Это же еще и военное время, подозрительность и охрана.

София завистливо вздохнула. Юцер сам взвалил на себя подвиг Орфея. Она спросила себя, мог ли бы Гец поехать за ней в Сибирь, и не стала дожидаться ответа.

— Где ее держат? — спросила тихонько.

— Точно не известно. Есть предположения, что где-то на Лене.

— На ком? — испугалась София.

— На реке Лена, — терпеливо повторила Мали. — Вспомни географическую карту. В Ледовитый океан втекают реки: Обь, Енисей и Лена.

— Карта тех мест меня никогда не интересовала, — призналась София. — Но почему-то я уверена, что эти реки втекают во что-то другое.

— В Каспийское море, например? — насмешливо спросила Мали. — Туда, к твоему сведению, втекает долготекущая Волга. Я вот только не пойму: в Каспийском море водится осетрина, а я никогда не слыхала про волжскую черную икру. Икра почему-то всегда астраханская.

— Что напоминает мне о том, что нам следует переселиться в другую дыру где-нибудь поблизости, — вдруг сообщила София.

— Это зачем же?

— Гец сказал, что Сталь не простит Юцеру ни телеграммы, ни его поездки. Лучше будет, если мы уедем из этого городка. Кроме того, Юцеру надо ехать с деньгами, а деньги можно получить только продав сама знаешь что. Продавать это здесь нельзя. Покупателя на такую вещь можно найти только в большом городе, через который будем проезжать по дороге в наше новое логово. В городе М. для нас с тобой есть работа. Им требуются учительницы географии, физики и иностранных языков. Там есть нормальная школа, а Адине уже надо где-нибудь учиться. И, кроме того, там живет один польский человек, к которому я очень расположена, — добавила София и раскраснелась так, что Мали стало жарко.

— Сильно сомневаюсь в том, что мы сможем преподавать географию, не говоря уж о физике, — задумчиво пожевала она губами.

— Помады жалко, — поставила ей на вид София. — Не понимаю, к чему ты сегодня намазала губы.

— Я хочу восстановить свой прежний облик, — вздохнула Мали. — Гоже ли это, чтобы рыцарь отправился в столь опасный путь, оставив за спиной полудохлый идеал в цыпках и со свалявшимися волосами?

— Не думаю, чтобы на этой Лене дамы выглядели лучше, — фыркнула София. — Что до географии и физики, то они описаны в учебнике. Собеседование с нами будет проводить мой знакомый поляк. А потом, нам наконец доведется выяснить, куда впадают русские реки. Я готова взять это на себя. С французским и немецким, надеюсь, у тебя проблем не будет?

— Могут возникнуть проблемы с русским, — напомнила Мали. — Я, как тебе известно, кончала не русскую, а немецкую гимназию.

— Ш-ш, — испуганно оглянулась София. — Думай, что говоришь!

— Но они же изучают немецкий язык в их школах и даже нанимают для этого учителей.

— Конечно, — согласилась София, — но только таких, которые по-немецки не говорят, не пишут и не читают. Ты должна иметь это в виду. Говорить и писать по-немецки тебе придется с ошибками.

— Это будет труднее, чем говорить по-русски без ошибок, — вздохнула Мали.

План Софии Юцеру понравился. Он и сам думал о том, как все лучше устроить.

— Преподавать языки, которые ты знаешь и любишь, — сказал Юцер жене, — дело более почетное, чем кормить совершеннолетних близнецов грудью.

Мали задохнулась. Только Хелена могла рассказать Юцеру об этом курьезе. Чтобы хоть как-то утишить свой гнев, Мали представила себе, как Хелена приходит в их мазанку со своими сплетнями, а там уже живут чужие люди. И ни следа от прежних жильцов не осталось! Ха! Гецу надо будет сказать, чтобы держал новый адрес в тайне. Впрочем, он и так не проговорится.

А дело, о котором насплетничала Юцеру Хелена, было вот в чем: с рождением Любови в мазанке стало голодно. До рождения дочери Мали работала учетчицей дынь. Она ездила с бахчи на бахчу на двугорбом верблюде и считала. Не на бахче, разумеется, а на приемных пунктах. С работы Мали привозила дыни и другие продукты, которые по карточкам не выдавали. Например, верблюжье молоко, исключительно полезное для укрепления легких Чока и Адины. После родов Мали обленилась. В дни авралов она учитывала покрышки в конторе Юцера, но таких дней было немного.

— Тебе надо начать работать, — сказала как-то София, — Адинка совсем синяя. Да и сколько можно бродить вдоль арыка с младенцем на руках? Ты же сойдешь с ума от этого променада.

— А что мне, возить ее с собой на верблюде? — удивилась Мали.

— Вот глупости! — возмутилась София. — Возьмем ей кормилицу из местных. Они хорошо питаются, а у тебя не молоко, а сиротские слезы.

— И кто же будет с ребенком? Та же местная грязнуля со вшами в голове и басмой на бровях?

Софья задумалась.

— Адинка уже большая, в школу она не ходит, играть ей не с кем. Перепеленать ей как раз плюнуть. И я рядом. Да и Пашка дурака валяет. На нее, конечно, ребенка оставить нельзя, но приглядеть, если что, это она может.

Так Мали снова оказалась на своем любимом верблюде. Медленное колыхание верблюжьего хода было ей по душе. Утром она отплывала в пропитанное дынным духом марево, а к вечеру приплывала назад, усталая, но вполне счастливая. Проблема состояла в том, что Мали боялась пережечь молоко. Времена были тяжелые, а молоко, собиравшееся у нее в груди, в карточках не нуждалось. Не дай Бог было ему пропасть! Поэтому каждые три часа молоко нужно было сцеживать. Смотреть на то, как молоко сворачивается в капли и превращается в серый след на сухой горячей земле, было обидно. Хоть бы земля его впитывала!