Анна Исакова - Ах, эта черная луна! [Журнальный вариант]

В милицию она решила не идти. Ей хотелось пропасть, раствориться во мгле вслед за Юцером. Но это вызвало бы подозрения. Мали пошла к местным евреям, Моисовым.

— Не знаете, что был за гром? — спросила Мали осторожно.

Моисовы удивленно на нее посмотрели.

— У вас тут так шумно, — нервно рассмеялась Мали, — ничего не слышно. А я стояла у арыка и слышала гром.

— Это бывает, — сказал Моисов. — Лето уходит. Садись пить чай.

Когда она пришла домой, все уже спали.

— Тут никто ничего не слышал, — прошептала ей София.

— И мы не слышали ничего, кроме дальнего раската грома. Это бывает. Лето уходит, начинаются грозы.

— Как мы будем тут без Юцера?

— Он скоро вернется. Поехал в Алма-Ату на несколько дней. Не велика беда, — бездумно ответила Мали и тут же заснула.

Они оставались на месте недели две, а потом исчезли. На пустыре их никто не заметил, а если кто и видел, смолчал. А может, Сталю было не до них. Его вызвали в районный центр, а это вряд ли предвещало что-нибудь хорошее.

Мали же долго топила баранье сало, отчего по мазанке разошлась ужасная вонь. Из сала она попыталась сделать свечу, чтобы помянуть погибших детей, сжечь в огне дурные мысли завистливых людей и тем самым обеспечить себе легкую дорогу. Жир коптил, дымил, пригорал от бесконечных попыток поддержать в нем огонь, но фитиль никак не разгорался.

— Что это за жертвоприношение? — подозрительно спросила София.

— Пытаюсь зажечь свечу в пользу нашей благополучной поездки.

— Так возьми обыкновенную свечу.

— Кто знает, есть ли в городе М. электричество, — вздохнула Мали.

— Электричество есть везде, — нахмурилась София. — Для них оно служит талисманом. До тех пор, пока есть электричество, будет советская власть.

— Готеню, — взмолилась Мали, — сделай же в этой стране всесоюзное короткое замыкание.

— Ша! — прикрикнула на нее София. — Сколько раз я должна говорить тебе, что в этой стране стены имеют уши!

— Бедные стены, — сокрушилась Мали, — как они страдают! Ты знаешь, раньше я любила поселяться в старых гостиницах, таких, в которых живут не богатые бездельники, а люди среднего достатка, авантюристы и банкроты. Там снятся удивительные сны, потому что из пор в стенах ночью вылетают мысли и слова прежних жильцов. А тем, кто будет жить здесь после нас, наши мысли будут совершенно непонятны. Мы словно голубые попугаи, поселившиеся в стране, где живут зяблики. Мне очень одиноко и страшно, София. Может быть, мы все же останемся здесь, где есть Гец и где мы знаем хоть кого-то, хоть что-то…

— И они знают нас. Нам нужно бежать отсюда. Кроме того, если мне еще месяц придется прожить здесь с Пашкой и Надин, я повешусь сама или их отравлю.

— Хорошо ли мы поступаем, оставляя их одних? — задумчиво спросила Мали.

Ответа она не ждала. София не любила глупых вопросов и бывала строга, когда их ей задавали.

Уйдя с пустыря, Юцер пошел в сторону железнодорожной станции. Его видели на вокзале. Рассказывали, что он некоторое время маячил между поездами, путями и мешочницами, а потом пропал. Куда он пропал, никто сказать точно не мог.

По этому поводу существует несколько версий.

Одну из них услышит от Юцера Любовь. Юцер расскажет ей следующее: «Однажды мне нужно было исчезнуть. Дело не терпело отлагательства и случилось к вечеру. Ночь, спасительница беглецов, дала мне передышку до рассвета, и я, представь себе, спал. Это странно — спать в ожидании худшего, но положение мое было столь отчаянным, что никакое иное действие просто не приходило в голову. Разбудил меня крик муэдзина».

В этом месте Любовь прервет рассказ отца вопросом, что такое муэдзин. Юцер кратко введет ее в историю ислама, но мы не станем тратить времени на это, довольно банальное, объяснение, из которого будет явствовать, что Юцер не был ни большим знатоком религии Зеленого Пророка, ни ее большим почитателем.

Надо сказать, что до пребывания в Средней Азии Юцер очень любил зеленый цвет. У него были зеленый сюртук для верховой езды, зеленая курительная комната и зеленые домашние тапки. Если бы правила хорошего тона не предписывали синий цвет поутру, серый пополудни и черный вечером, Юцер, без сомнения, отдавал бы предпочтение зеленому в любое время суток. Но после четырех лет, проведенных в среднеазиатской пестроте, он невзлюбил яркие краски, а зеленый цвет, призванный успокаивать нервную систему, стал Юцера раздражать.

«Это тупой, эмоционально убогий, совершенно не вдохновляющий цвет!» — сказал он на второй год пребывания в Средней Азии жене, выменявшей остатки французской губной помады на зеленое покрывало для кровати.

А в ночь, проведенную на железнодорожной станции, Юцеру приснился зеленый сон. Поначалу перед глазами просто колыхались зеленые наплывы. Наплывы были похожи на спускающийся с небес занавес. Чем выше Юцер задирал голову, тем легче и воздушнее казался ему занавес.

Занавес стал сворачиваться в струю, а струя начала приобретать форму коня. Вскоре перед Юцером встал огромный зеленый конь. Конь бил копытом по зеленой ртути под ногами, превращая ее в изумрудную пену. Хвост и грива у коня были такие же изумрудные, легкие и пенистые.

Юцер узнал коня еще до того, как краска окончательно сгустилась. Он крикнул: «Султан!». Конь приветственно вздернул голову и заржал. «Что ж, — сказал Юцер, — я еще не знаю, ходишь ли ты иноходью или летаешь, но пришло время это узнать». Он вставил здоровую ногу в стремя, подтянулся и сел на коня. На боку его оказался меч, в руках — золотой кубок. Юцер опрокинул кубок в рот. Жидкость была пьянящей, живительно прохладной и напоминала хорошее сухое вино. Впереди, в зеленой дали, появилось огненное сердце. Оно то сжималось и темнело, словно собиралось потухнуть, то расширялось и начинало пылать.

«Вперед, — сказал Юцер Султану, — вперед, за Пылающим Сердцем!»

В этот момент, откуда ни возьмись, появился посох. Посох поначалу ухарски вертелся, словно пьяный дворник, решивший продемонстрировать полную власть над заплетающимися ногами, а потом подскочил к Пылающему Сердцу и звезданул по нему изо всех сил. Сердце взлетело, охнуло, рассмеялось и вспыхнуло. Потом оно упало вниз и потухло. Посох снова подкинул его, и оно опять загорелось. Так они и неслись впереди, играя и показывая путь.

Юцер открыл глаза и погрузился в темноту. Когда он снова закрыл их, зеленый конь заржал. «И куда же мы летим?» — спросил коня Юцер. Конь скосил насмешливый глаз и сказал хрипло: «Теперь это ты должен мне сказать, куда мы летим». Юцер ударил коня правой шпорой, махнул рукой вправо и велел: «Туда!» И они полетели дальше.

Юцер не станет пересказывать дочери этот сон. Он просто скажет, что все началось с чудесного сна.