Лана Барсукова - Любовь и выборы

Маша еще больше ссутулилась. Петр нервно дернулся. Дима отхлебнул чаю.

Хозяин смартфона отключил изображение. И только высокая цена уберегла телефон от броска в мусорку.

– Ребята, и что? Мы это так оставим? Проглотим? – Сашка звал на баррикады. – Петр, ты-то что молчишь?

Все притихли. Слово перешло к Петру.

– Я считаю, что произошло попрание наших избирательных прав, – тихо и грозно начал Петр. – Каждый сам решает, как он с этим станет жить дальше. Я предлагаю запустить через социальные сети призыв собраться на площади перед мэрией и стоять там палаточным лагерем, пока нас не услышат и не отменят свое решение.

Гул голосов носил отчетливо одобрительный характер. Ребята в уме уже прикидывали, где взять палатки.

– Стоп! – Неожиданно Дима прервал свое молчание. – Какой палаточный протест? Нас раздавит ОМОН как комаров. Вы понимаете, чем это грозит? Кто-то ограничится административными штрафами, кстати, порядка пятнадцати тысяч рублей. А кто-то может получить реальный срок. Вы это понимаете?

– По-твоему, нужно поджать хвост и ровно сидеть на нем? Дима, ты зассал, что ли? – Не унимался Сашка.

Однако Лера дернула его за рукав. Сумма административного штрафа ее впечатлила. Она собиралась обновить гардероб, а не платить штраф.

Но общий шум выдавал солидарность с позицией Петра и Сашки.

– Ребята, – спокойно, словно не замечая общего настроения, сказал Дима. – Я все пониманию, против нас сыграли нечестно, но это политика. Значит, пока Петр слишком легковесная фигура, с которой можно расправиться таким способом.

Петр дернулся, а Дима продолжал:

– Да, Петр раздражал власть, да, он наш лидер, но нас мало. Пока они смогли пренебречь нами. И палаточной забастовкой это не изменить. В политике побеждает или сильный, или умный. Силы у нас нет. Признайтесь, ребята, ну сколько человек мы сможем мобилизовать через социальные сети?

Ребята слушали.

– Я вам расскажу, что будет дальше. Вас начнут запихивать в автозаки, а на соседних улицах нашего славного города в кафе будут сидеть люди, пить кофе и спрашивать у официантов, что за шум. Им даже интересно посмотреть на это шоу. Пока большинству наплевать, вы ничего не сделаете. Вас мало, слишком мало. И власть это знает, поэтому и не побоялась выкинуть Петра.

– По-твоему, надо утереться? Смолчать? – Сашка не сдавался, но в его голосе не было прежней убежденности.

– Иногда и смолчать нужно. Зачем бессмысленно ломать себе шею? Жизнь кончается не завтра, у Петра еще масса времени до следующих выборов, он должен стать заметной фигурой в жизни города, чтобы его уже не могли так просто задвинуть. Он должен стать не просто нашим лидером, а публичным человеком в городском пространстве. Чтоб каждая собака его знала, и чтобы каждая собака готова была покусать того, кто попытается Петра устранить. Только в таких условиях, я считаю, возможны палаточные пикеты.

– Значит, конец? А сейчас что делать?

– Сейчас, ребята, я предлагаю всем успокоиться, прислушаться к себе и на всю жизнь запомнить это чувство, которое мы переживаем. Чувство полной беспомощности перед машиной, которой наплевать на закон и наши права. Сохранить в себе эту память на долгие годы. И когда мы станем седыми мужиками, кто-то из нас неизбежно станет большим человеком в бизнесе, в политике, в управлении, и вот тогда нужно будет вспомнить об этом чувстве. И сделать все, чтобы изменить ситуацию.

Ребята молчали. Они молчали сосредоточенно, как будто действительно пытались ухватить душевное состояние, объединившее их в этот миг, и сохранить его, законсервировать до будущих времен.

Лерка поняла, что штраф ее миновал, и радовалась этому вполне конкретно:

– Все-таки Димка – голова, хоть и зануда. Да ведь?

И все закивали. Кроме Петра. Он сидел в сторонке, придавленный правотой Димы. Ему нечего было возразить, но и согласиться он не мог. Хотелось безрассудства своих товарищей. Их героического самопожертвования. Бессмысленных, но ярких поступков, которые, возможно, ни к чему не привели бы, но зато подарили бы им мгновения совместной борьбы. Петр понимал, что Дима прав. И ненавидел его за это.

– А если говорить о вещах более приземленных, – продолжал Дима, – то расходиться по домам нам рано. У нас есть дело. Хлопотное, но важное.

– Какое?

– Нам надо выиграть выборы.

Ребята загалдели. Резкий перепад настроения прорвался смехом. Только Петр не смеялся.

– Выиграть выборы? Это как? – тихо уточнил он.

– Мы же договаривались, что у нас есть запасной вариант. Это Маша, – спокойно ответил Дима. – Ее зарегистрировали кандидатом в депутаты. Ты забыл?

Маша пожалела, что занимает так много места. Ей захотелось стать пылинкой, чтобы никто ее не замечал.

– Я не забыл. Но ведь это очевидно, что ее подписи собрали невесть кто и как. Горожане не уполномочивали ее быть их депутатом. И если она честный человек, то просто обязана уйти, взять самоотвод.

– Я согласна, – поспешно вставила Маша, – да-да, я уйду!

– Подожди, Маша! – Дима прищурился. – Да, с ее выдвижением история темная, но она в игре. Она перешагнула барьер, на котором остановили тебя. И теперь ее имя точно будет в избирательных бюллетенях. Разве можно упускать такую возможность?

– Но она нечестно перешагнула этот барьер. Мне подставили подножку, а ее перенесли на ковре-самолете. Разве нет?

– А что это меняет? Можно, конечно, назло фашистам отморозить уши. Только зачем? Сейчас она в игре. Да, в качестве пешки. Но ведь от нас зависит, пройдет ли эта пешка в дамки.

– Политика не делается грязными руками, – гордо сказал Петр.

– Знаешь, я, наверное, тебя сильно расстрою, но она только грязными руками и делается. Странно, что ты это еще не понял.

– А ты, значит, понял? А может, все проще? Может, ты вообще с самого начала за Машку болел?

Это были риторические вопросы. Все понимали, что Петр просто психует и отвечать на эти вопросы не нужно. И очень удивились, когда Дима встал и спокойно сказал:

– Да, я с самого начала ставил на Машу, потому что я не ставлю на слабые фигуры.

Ребята притихли. В полной тишине Дима пошел к дверям. На пороге он обернулся:

– Завтра начнем планировать Машину кампанию. Жду всех, кто считает, что лучше Маша, чем ничего. И всех, кто понимает, что она достойна представлять молодежь в городской думе.

Он подмигнул Маше и вышел.

– Офигеть! – Реакция Леры была утомительно однообразной, но от этого не менее искренней.

Лев Михайлович имел колоссальный опыт авантюрных действий. Можно даже сказать, он был чемпионом прохиндейства. Но на этот раз даже он волновался.

На час дня был назначен прямой эфир с кандидатами в депутаты по его округу. Прямой эфир – вещь волнующая. Особенно когда участвуешь не сам, а твой клиент. Людмиле Шиловой предстояло произвести фурор в сложных технических обстоятельствах – при полном физическом отсутствии. Сложность задачи подзадоривала Льва и приятно щекотала нервы. Правда, от волнения пересыхало во рту, и приходилось частенько бегать к кулеру. А потом, соответственно, в туалет.