Элена Ферранте - Лживая взрослая жизнь [litres с оптимизированной обложкой]

– Что с тобой? – спросила Костанца. – Ты побледнела. Что-то не так?

– Мама, – недовольно сказала Анджела, – может, ты оставишь нас в покое?

Мы провели день втроем; Анджела почти все время рассказывала о Тонино. Она старалась меня убедить, что очень им дорожит. Тонино, по ее словам, говорил мало и не слишком живо, но зато всегда о важных вещах. Он выполнял все ее желания, потому что любил, но никому не позволял собой командовать. Тонино каждый день заезжал за ней в лицей – высокий, кудрявый, она сразу его замечала, потому что он был невероятно красивый, широкоплечий, мускулы угадывались даже под курткой. У Тонино был диплом техника-землемера, он уже подрабатывал и строил большие планы: тайно, не говоря даже матери, сестре и брату, он изучал архитектуру. Тонино был очень дружен с Роберто, женихом Джулианы, хотя они были совсем разными: Анджела познакомилась с ним, когда они все вместе отправились в пиццерию, и – какое разочарование! – Роберто оказался самым обыкновенным, даже скучным, непонятно, за что такая красавица, как Джулиана, так его любит и за что Тонино, который был куда красивее и умнее Роберто, так его уважает.

Я сидела и слушала, но Анджела не убедила меня; наоборот, мне показалось, что разговор о женихе – всего лишь предлог, что она пытается доказать, будто, несмотря на расставание родителей, вполне счастлива. Я поинтересовалась:

– Почему ты не рассказала об этом своей маме?

– Причем тут мама?

– Она меня расспрашивала.

Анджела напряглась:

– Ты сказала ей, кто он, сказала, где мы познакомились?

– Нет.

– Ей ничего знать не надо.

– А Мариано?

– Тем более.

– Ты знаешь, что если мой отец увидит Тонино, он немедленно велит тебе его бросить?

– Твой отец мне никто, пусть лучше молчит, у него нет права указывать мне, что делать.

Ида энергично кивала головой, а потом решительно заявила:

– Наш отец Мариано, это точно известно. Но мы с сестрой решили, что теперь мы ничьи: мы даже нашу маму больше не считаем своей мамой.

Анджела понизила голос – мы всегда так делали, когда говорили о сексе и употребляли неприличные слова:

– Она шлюха, шлюха твоего отца.

Я сказала:

– Я сейчас читаю книжку про девочку, которая плюнула на фотографию отца, а потом ее подруга сделала то же самое.

Анджела спросила:

– Ты бы плюнула на фотографию своего отца?

– А ты? – спросила я в ответ.

– Я бы плюнула на мамину.

– А я нет, – заявила Ида.

Подумав, я сказала:

– Я бы на фотографию отца нассала.

У Анджелы это вызвало энтузиазм.

– Давай вместе.

– Если вы это сделаете, – сказала Ида, – я буду на вас смотреть, а потом про вас напишу.

– Что значит «напишешь про нас»? – поинтересовалась я.

– Напишу, как вы нассали на фотографию Андреа.

– Рассказ?

– Да.

Мне было приятно. То, что сестры жили у себя дома, как чужие, что они рвали родственную связь, как мечтала порвать ее я, мне очень понравилось, как понравилось и то, что они за словом в карман не лезли.

– Если тебе нравится сочинять такие истории, могу рассказать, что со мной случилось на самом деле, – предложила я.

– Это о чем? – спросила Анджела.

Я опять заговорила тише:

– Я еще худшая шлюха, чем ваша мама.

Мое откровение вызвало огромный интерес, Анджела и Ида стали настаивать, чтобы я все рассказала.

– У тебя есть парень? – спросила Ида.

– Чтобы быть шлюхой, парень не нужен. Шлюха занимается этим с кем попало.

– И ты занимаешься этим с кем попало? – спросила Анджела.

Я сказала, что да. Что я разговариваю о сексе с парнями, что мы произносим грубые слова на диалекте, что мы много, очень много смеемся, а когда насмеемся вволю, парни расстегивают штаны и просят, чтобы я держала его в руке или засунула в рот.

– Какая гадость, – сказала Ида.

– Точно, – согласилась я, – все это довольно мерзко.

– Что все? – поинтересовалась Анджела.

– От мужчин воняет, как из сортира в поезде.

– Зато целоваться здорово, – сказала Ида.

Я решительно замотала головой.

– Поцелуи им быстро надоедают, они до тебя даже не дотрагиваются, сразу расстегивают молнию на штанах, для них главное – чтобы ты их потрогала.

– Неправда, – сказала Анджела, – Тонино меня целует.

Меня обидело то, что она усомнилась в моем рассказе.

– Да, Тонино тебя целует, но больше он с тобой ничего не делает.

– Неправда.

– Ну-ка, ну-ка, так чем ты там занимаешься с Тонино?

Анджела пробормотала:

– Он верующий, он меня уважает.

– Вот видишь? Зачем тебе парень, если он тебя уважает?

Анджела умолкла, покачала головой, раздраженно передернула плечами:

– Он мне нужен, потому что он меня любит. Тебя, наверное, просто никто не любит. Тебя даже оставили на второй год.

– Правда? – спросила Ида.

– Кто вам сказал?

Анджела колебалась, она уже жалела, что не сдержалась и унизила меня. Она тихо проговорила:

– Ты сказала Коррадо, а Коррадо все рассказал Тонино.

Ида решила меня утешить:

– Но мы никому не говорили, – заявила она и попыталась погладить меня по щеке. Я вырвалась и прошипела:

– Только такие дуры, как вы, все зубрят наизусть, сдают все экзамены и требуют уважения от женихов. Я не учусь, меня оставили на второй год, и вообще я шлюха.

Отец вернулся, когда уже стемнело. Костанца заметно нервничала, она спросила: «Почему ты так поздно, ты ведь знал, что к нам приедет Джованна?» Мы поужинали, отец делал вид, будто радуется. Я хорошо его знала: он притворялся, в действительности он радости не испытывал. Я подумала: надеюсь, что раньше, когда он жил с мамой и со мной, он никогда не притворялся так, как неумело притворяется в этот вечер.

Со своей стороны, я не пыталась скрыть, что рассержена: подчеркнутая забота Костанцы меня раздражала, Анджела меня обидела, я не хотела ее больше знать, мне были неприятны бесконечные проявления дружбы, которыми Ида пыталась меня задобрить. Внутри меня закипала злость, которой непременно нужно было выплеснуться. Боясь самой себя, я думала, что наверняка злость читается у меня в глазах и на лице. Я дошла до того, что шепнула на ухо Иде: «Сегодня у тебя день рождения, а Мариано нет, он не просто так не пришел: наверняка ты все время ноешь, все время к нему пристаешь». Ида перестала со мной разговаривать, нижняя губа у нее задрожала, я словно дала ей пощечину.

Это не прошло незамеченным. Отец понял, что я сказала Иде что-то обидное, и, прервав вежливый разговор с Анджелой, резко повернулся ко мне и попросил: «Джованна, пожалуйста, веди себя хорошо, хватит». Я ничего не ответила; на моем лице появилось нечто вроде улыбки, которая еще больше его рассердила, и он строго прибавил: «Ты меня поняла?» Я кивнула, стараясь не засмеяться, подождала немного и сказала, покраснев: «Мне нужно в туалет».