Элена Ферранте - Лживая взрослая жизнь [litres с оптимизированной обложкой]

Он продолжал так всю дорогу, на самом деле он говорил еще сумбурнее, чем я пересказала. Я так и не поняла, почему человек, преданный своим занятиям и науке, умевший выступать ясно и четко, говорил настолько бессвязно, когда оказывался во власти эмоций. Я пыталась его перебивать. Сказала ему: «Папа, я тебя понимаю». Сказала: «Это меня не касается, это ваши с мамой дела, ваши с Костанцей дела, я об этом знать не хочу». Сказала: «Мне жаль, что тебе так плохо, мне тоже плохо, и маме, но тебе не кажется, что это как-то смешно – говорить, что всем плохо из-за того, что ты нас всех любишь?»

Мне не хотелось, чтобы это прозвучало как сарказм. Одна часть меня на самом деле желала поговорить с ним о том, как зло, которое мы принимаем за добро, постепенно или внезапно заполняет голову, живот, все тело. «Папа, откуда берется это зло, – хотелось спросить мне у него, – как с ним справляться, почему оно не вытесняет добро, а живет рядом с ним?» В ту секунду мне казалось, что отцу, хотя он в основном говорил о любви, известно о зле больше, чем тете Виттории, и поскольку я тоже ощущала внутри себя зло и чувствовала, как оно разливается все шире и шире, мне нужно было это обсудить. Но у меня ничего не вышло. Он уловил в моих словах только сарказм и опять стал судорожно сыпать оправданиями, обвинениями, с маниакальным упорством очерняя себя и с тем же маниакальным упорством объясняя, почему он прав и как он страдает. Когда мы приехали, я чмокнула его в щеку, почти у самых губ, и убежала, от отца несло кислым, мне было противно.

Мама спросила без особого любопытства:

– Как все прошло?

– Хорошо. Костанца прислала тебе кусочек торта.

– Съешь сама.

– Мне не хочется.

– Может, на завтрак?

– Нет.

– Тогда выброси.

Прошло немного времени, опять появился Коррадо. Я уже заходила в лицей, когда меня окликнули: еще до того, как я услышала его голос, до того, как я повернулась и различила его в толпе учеников, я уже знала, что встречу его тем утром. Я обрадовалась, мне это показалось добрым знаком, хотя, должна признаться, я давно думала о Коррадо, особенно когда делала уроки и скучала, – мама уходила, я оставалась дома одна и надеялась, что он явится неожиданно, как в прошлый раз. Я никогда не считала, что люблю его, мои мысли были заняты другим. Скорее я беспокоилась, что если Коррадо не придет, это будет означать, что скоро заявится тетя собственной персоной, потребует браслет и приготовленное мною письмо не понадобится, придется иметь дело с самой тетей – одна мысль об этом повергала меня в ужас.

Но дело было еще и в том, что внутри меня зрела острая потребность падать все ниже и ниже – словно проявляя отвагу, героически осознавая собственную гнусность; мне казалось, что Коррадо уловил эту мою потребность и без лишних разговоров готов ее удовлетворить. Поэтому я ждала его, мечтала о его появлении, и вот, наконец, он пришел. Он предложил мне – как всегда то ли серьезно, то ли подкалывая, – прогулять уроки. Я сразу же согласилась и потащила его подальше от входа в лицей, чтобы преподаватели его не увидели, я сама предложила ему пойти на виллу Флоридиана и повела его туда с превеликим удовольствием.

Он стал шутить, чтобы рассмешить меня, но я остановила его и достала письмо.

– Отдашь Виттории?

– А браслет?

– Браслет мой, я ей его не верну.

– Слушай, она рассердится, она давно на меня наседает, ты не представляешь, насколько она им дорожит.

– А ты не представляешь, насколько им дорожу я.

– У тебя сейчас были такие злые глаза. Красивые, мне понравилось.

– Дело не только в глазах, я вообще вся злая.

– Вся-вся?

Мы отошли подальше от аллей и спрятались среди деревьев и кустарников, от которых пахло зеленой листвой. На этот раз он меня поцеловал, но у него был противный язык – толстый, шершавый, пытавшийся затолкнуть мой язык вглубь горла. Он поцеловал меня и погладил мне грудь, но как-то неловко, сжав ее слишком сильно. Сначала положил руку на джемпер, потом попытался просунуть ее в чашку лифчика, но без особого интереса – очень быстро устал. Продолжая меня целовать, он оставил в покое грудь, задрал мне юбку, с силой прижал ладонь к моей промежности и принялся ее тереть. Я пробормотала со смехом: «Прекрати», повторять не пришлось, мне даже показалось, что Коррадо доволен тем, что его обязанности уже выполнены. Он оглянулся, расстегнул молнию и засунул мою руку к себе в штаны. Я попыталась оценить свои ощущения. Когда он трогал меня, мне было больно, неприятно, хотелось вернуться домой и лечь спать. Я решила, что лучше сделаю все сама: так можно было надеяться, что Коррадо ничего делать не станет. Я осторожно вытащила то, что уже держала в руке, и спросила Коррадо на ухо: «Хочешь, сделаю тебе минет?» Я знала только само слово и плохо себе представляла, что оно значит; прозвучало оно, во всяком случае, очень неестественно. Я воображала, что нужно с силой сосать, как сосет молоко голодный детеныш, или лизать. Я надеялась, что Коррадо объяснит мне, что делать; с другой стороны, это было лучше, чем ощущать во рту его шероховатый язык. Я была растеряна и не понимала, зачем я здесь, зачем собираюсь этим заниматься. Я не испытывала возбуждения, это не казалось занятной игрой, мне даже не было любопытно; от его раздувшейся и напряженной, словно затвердевшей, плоти противно пахло. В тревоге я оглянулась, надеясь, что с аллеи нас увидят – например, какая-нибудь мамаша, выведшая детей подышать воздухом, – и поднимут крик, начнут ругаться. Но этого не произошло, и, поскольку Коррадо молчал, более того – как мне показалось, – был несколько не в себе, я решилась не легкий поцелуй, легчайшее прикосновение губами. К счастью, этого хватило. Он немедленно спрятал свой член в штаны и захрипел. Потом мы гуляли по вилле Флоридиана, но мне было скучно. Коррадо уже не пытался меня смешить, теперь он рассуждал серьезно, сосредоточенно, стараясь говорить на итальянском, хотя мне больше нравился диалект. Прежде чем мы расстались, он сказал:

– Помнишь моего друга Розарио?

– Это у которого выпирают зубы?

– Да, с виду он страшный, но вообще-то парень он неплохой.

– Ну, не то чтобы страшный, в общем, так себе…

– В общем, я куда красивее.

– Ну.

– У него есть машина. Хочешь с нами прокатиться?

– Не знаю.

– Почему не знаешь?

– Если будет весело, то да.

– Тебе точно будет весело.

– Посмотрим, – сказала я.

Спустя несколько дней Коррадо позвонил мне, чтобы рассказать про тетю. Виттория велела передать мне слово в слово, что если я еще раз позволю себе ее поучать, как поучала в письме, она явится к нам домой и отхлещет меня по щекам в присутствии этой дуры, моей матери. Так что – посоветовал Коррадо – пожалуйста, отнеси ей браслет, она хочет его получить до воскресенья. Он ей нужен, она собирается его надеть на какой-то праздник в церкви.