Элена Ферранте - Лживая взрослая жизнь [litres с оптимизированной обложкой]

Я заперлась на ключ и умылась, стараясь остудить горевшее от злости лицо. Он думает, что может причинить мне боль, но я тоже на это способна. Прежде чем пойти обратно в столовую, я подкрасила глаза, как Костанца, когда она плакала в машине, достала из кармана браслет, надела его на руку, потом вернулась за стол. Анджела, распахнув от удивления глаза, спросила:

– Откуда у тебя мамин браслет?

– Она сама мне его дала.

Анджела обратилась к Костанце:

– Зачем ты его ей отдала, он мне нравился.

– Мне тоже, – буркнула Ида.

Отец – с посеревшим лицом – вмешался:

– Джованна, верни браслет.

Костанца покачала головой, она тоже внезапно показалась мне обессиленной.

– Ни в коем случае, браслет принадлежит Джованне, я его ей подарила.

– Почему? – удивилась Ида.

– Потому что она хорошая, прилежная девочка.

Я взглянула на Анджелу и Иду; обе явно расстроились. Радость мести прошла, глядя на них, я и сама огорчилась. Все было мерзким и жалким, ничто теперь не дарило мне радость, которую я испытывала, когда была маленькой и когда они были маленькими. А сейчас, вздрогнула я, они настолько обижены, настолько ранены, что возьмут и объявят, что им известна моя тайна, расскажут, что меня оставили на второй год, что я не способна учиться, что я глупая от природы, что во мне нет ничего хорошего, что такого браслета я не заслуживаю. И я в бешенстве сказала Костанце:

– Я не хорошая и не прилежная. Я не сдала экзамены, и меня оставили на второй год.

Костанца неуверенно взглянула на отца, он закашлялся и произнес неохотно, с таким видом, будто я делаю из мухи слона:

– Это правда, но теперь она учится хорошо и наверняка пройдет два класса за год. Ладно, Джованна, отдай браслет Анджеле и Иде.

Я сказала:

– Это браслет моей бабушки, чужим я его отдать не могу.

И тут отец произнес самым своим страшным – ледяным, полным презрения – голосом:

– Я сам знаю, чей это браслет, сними его немедленно!

Я сорвала браслет с руки и запустила им в шкаф.

Отец отвез меня на машине. Из Позиллипо я возвращалась домой победительницей, но мне было совсем скверно. В рюкзаке у меня лежали браслет и кусок торта для мамы. Костанца рассердилась на отца, она сама встала и подняла браслет с пола. Проверив, что он не сломан, она громко, не сводя глаз со своего сожителя, заявила, что браслет раз и навсегда отдан мне и что на этом тема закрыта. Потом, в атмосфере, где даже изображать веселье было бессмысленно, Ида задула свечки, и праздник окончился. Костанца велела мне отвезти угощение бывшей подруге – «Это для Неллы»; Анджела с мрачным видом отрезала большой кусок и аккуратно его упаковала. Теперь отец вез меня в Вомеро; он был явно не в себе, я никогда не видела его таким: глаза у него горели, лицо вдруг осунулось; вдобавок он бормотал что-то нечленораздельное, кривя рот так, будто говорить стоило ему огромных усилий.

Начал он с фраз типа: «Я тебя понимаю, ты думаешь, что я испортил жизнь твоей матери, и теперь хочешь мне отомстить, испортив жизнь мне, Костанце, Анджеле, Иде». Его голос казался добрым, но я почувствовала невероятное напряжение и испугалась. Мне было страшно, что он того и гляди меня ударит, что мы врежемся в стену или в другую машину. Он это заметил и сказал тихо: «Ты меня боишься». Я соврала, что нет, крикнула, что это неправда, я не хотела портить ему жизнь, я его люблю. Но он не унимался, он обрушил на меня поток слов. «Ты боишься меня, – опять сказал он, – ты меня не узнаешь, наверное, ты права, наверное, периодически я становлюсь тем, кем никогда не хотел быть, прости, если я тебя напугал, дай мне время, вот увидишь – я стану прежним, таким, каким ты меня знаешь. Мне сейчас нелегко, все рушится, я так и думал, что все этим кончится. И не надо оправдываться из-за того, что тебя переполняют плохие чувства, это нормально, не забывай только, что ты моя единственная дочь, и всегда останешься моей единственной дочерью, и твою маму я всегда буду любить. Сейчас ты этого не понимаешь, но потом поймешь, это не просто. Знаешь, я долго хранил верность твоей маме, но я любил Костанцу еще до того, как ты родилась, хотя между нами никогда ничего не было, мне она была как сестра, о которой я мечтал, полная противоположность твоей тете, просто полная противоположность – умная, образованная, отзывчивая. Мне она была как сестра, а Мариано как брат, брат, с которым я вместе учился, спорил, которому доверял. Я всегда все знал про Мариано, он всю жизнь изменял Костанце, ты уже большая, теперь я могу тебе об этом рассказать. У Мариано были другие женщины, он похвалялся передо мной своими романами, а я думал – бедная Костанца! Мне было ее жалко, хотелось защитить сначала от жениха, потом от мужа. Я думал, что так переживаю, потому что мы с ней словно брат и сестра, но однажды так вышло, да, просто так вышло, что мы поехали вместе в командировку, по работе, как преподаватели. Ей очень хотелось поехать, и мне тоже, без задних мыслей, клянусь, я никогда не изменял твоей маме – твою маму я любил со школы и сейчас люблю, люблю тебя и ее, а потом мы вместе пошли на ужин – я, Костанца и еще куча народу – и все время разговаривали, разговаривали в ресторане, потом на улице, потом всю ночь у меня в номере, лежа на кровати, как мы лежали, когда рядом были Мариано и твоя мама – нас было четверо, мы были молоды, мы часто укладывались рядом и спорили, ты же понимаешь, да? Как ты, Ида и Анджела, когда вы обо всем разговариваете. Но теперь мы были вдвоем с Костанцей, и мы обнаружили, что любим друг друга не как брат и сестра, что это совсем другая любовь… мы сами себе удивлялись. Кто знает, как и почему это случается, какие на то есть скрытые и явные причины. Но ты не думай, что потом все продолжилось, нет, просто это сильное чувство, от которого невозможно избавиться. Мне так жаль, Джованна, прости меня, и за браслет тоже прости, я всегда считал, что он принадлежит Костанце, я смотрел на него и думал: он бы ей очень понравился, очень пошел. Поэтому, когда умерла моя мама, я был на все готов, чтобы его заполучить, я влепил пощечину Виттории, потому что она хотела забрать его себе, а когда родилась ты, я сказал ей: подари его малышке. И она в кои-то веки меня послушала, а я… да, я сразу же подарил его Костанце, браслет моей матери, которая меня не любила, никогда не любила, может, ей было плохо от того, что сам-то я ее очень любил, не знаю. Иногда совершаешь поступки, которые вроде бы ничего не значат, а на самом деле они символические, ты ведь знаешь, что такое символы? Вот что мне нужно тебе объяснить: порой добро превращается в зло, а ты этого даже не замечаешь. Постарайся понять, я тебя ничем не обидел, ты тогда только что родилась, я думал, что обижу Костанцу, в своем воображении я уже давно отдал браслет ей».