Элена Ферранте - Лживая взрослая жизнь [litres с оптимизированной обложкой]

Поскольку мы не обращали на них внимания, троица начала шумно ерзать. Я заметила этих ребят, только когда один из них, тот, что понаглее, громко сказал: «Садитесь с нами, мы вам сами кино покажем». Анджела засмеялась – видимо, занервничав, – и обернулась; парни в ответ тоже засмеялись, самый нахальный повторил свое приглашение. Я тоже повернулась и поняла, что ошиблась: они были похожи не на наших одноклассников, а на Коррадо и Розарио, лишь чуток причесанных школой. Я посмотрела на Джулиану как на старшую, ожидая, что она сочувственно улыбнется. Но она была серьезна, напряжена и не сводила глаз с Тонино, который словно оглох и бесстрастно смотрел на белый экран.

Пошла реклама; самый наглый погладил волосы Джулианы, прошептав: «Какие красивые!» Другой затряс кресло Анджелы, которая после этого потянула Тонино за руку и сказала: «Они мне мешают, вели им прекратить». Джулиана тихо проговорила «Не надо» то ли Анджеле, то ли брату. Анджела, не обратив внимания на ее слова, раздраженно заявила Тонино: «Никуда больше с тобой не пойду! С меня хватит!» Наглый парень сразу выкрикнул: «И правильно, мы же звали тебя к нам! Иди, место есть!» Кто-то в зале зашикал, прося не нарушать тишину. Тонино медленно, растягивая слова, предложил: «Давайте пересядем поближе, здесь неудобно». Он встал, за ним мгновенно вскочила с места Джулиана, потом я… Анджела, немного помешкав, тоже поднялась и заявила Тонино: «Ты просто смешон».

Мы уселись в том же порядке, но на несколько рядов ближе к экрану. Анджела стала что-то говорить Тонино на ухо: она злилась, я поняла, что она хочет воспользоваться случаем, чтобы избавиться от него. Бесконечная реклама закончилась, снова зажегся свет. Парни сзади все веселились; я услышала, как они ржут, и обернулась. Они уже встали и с шумом карабкались через ряды: первый, второй, третий, мгновение – и они опять оказались за нашими спинами. Их вожак заявил: «Вы послушали этого дурака, и мы обиделись, с нами так нельзя, мы хотим смотреть кино вместе с вами».

Дальше все произошло за считанные секунды. Свет погас, с громким звуком начался фильм. Голос парня заглушила музыка, теперь мы все становились видны, только когда на экране было светло. Анджела громко спросила Тонино: «Ты слышал, что он назвал тебя дураком?» Парни заржали, зрители зашикали. Тут Тонино неожиданно вскочил, Джулиана успела еще сказать: «Тони, нет!» – но он уже залепил Анджеле такую пощечину, что та ударилась головой о мою скулу; было больно. Парни растерянно замолчали. Тонино резко – как резко приходит от сквозняка в движение и захлопывается дверь – повернулся к обидчикам и принялся ритмично осыпать их ругательствами, которые я не возьмусь повторить. Анджела расплакалась, Джулиана сжала мне руку и сказала: «Надо уйти, мы должны его увести». Увести брата силой – вот что она имела в виду, словно опасность грозила не Анджеле и не нам с Джулианой, а Тонино. Тем временем самый наглый парень опомнился и заявил: «Ой, как страшно, мы прямо дрожим. Ты, клоун, только с бабами драться горазд! А ну, поди сюда!» Словно пытаясь заглушить его голос, Джулиана крикнула: «Тони, это же мальчишки!» Но не прошло и секунды, как Тонино одной рукой схватил парня за голову – кажется, за ухо, я точно не помню, – схватил и потянул к себе, словно собрался ее оторвать. А потом ударил его кулаком снизу в челюсть – парень отлетел назад, упал на свое место, изо рта у него потекла кровь. Приятели хотели было ему помочь, но, увидев, что Тонино вот-вот перелезет через кресла, со всех ног кинулись к выходу. Джулиана повисла на брате, чтобы помешать ему гнаться за ними; фильм только начался, звучала громкая музыка, зрители кричали, Анджела рыдала, раненый парень вопил. Тонино оттолкнул сестру и снова занялся тем, кто плакал, стенал и чертыхался, сидя в кресле. Он хлестал его по щекам и бил кулаком, оскорбляя на диалекте, который я не понимала, – слова вылетали стремительно, яростно, взрываясь одно за другим. Теперь уже все в зале орали, требовали включить свет, вызвать полицию. Мы с Джулианой и Анджелой хватали Тонино за руки и кричали: «Пошли отсюда, хватит, пошли!» В конце концов нам удалось его утащить, и мы выбрались на улицу. «Скорее, Тони, скорее, беги!» – крикнула Джулиана и хлопнула его по спине, а он все повторял и повторял на диалекте: «Ну почему, почему в этом городе нормальный человек не может пойти в кино и спокойно посмотреть фильм?!» Обращался он, главным образом, ко мне, чтобы понять, согласна я с ним или нет. Я кивнула, чтобы он успокоился, и он побежал к пьяцца Данте – очень красивый, несмотря на вытаращенные глаза и посиневшие губы.

Мы быстро пошли прочь и замедлили шаги, только когда почувствовали себя в безопасности среди толпы на виа Пиньясекка. И тут я наконец осознала, насколько перепугалась. Анджела выглядела подавленной, Джулиана тоже – по ней было похоже, будто она сама участвовала в стычке: волосы растрепаны, воротник куртки наполовину оторван. Я проверила, остался ли на ее запястье браслет, – браслет был на месте, но он не сиял.

– Мне надо бежать домой, – сказала Джулиана, обращаясь ко мне.

– Ладно. И сразу позвони, дай знать, как там Тонино.

– Ты испугалась?

– Да.

– Мне очень жаль. Тонино обычно сдерживается, но иногда точно слепнет от гнева.

Вмешалась Анджела, в глазах у которой стояли слезы.

– Я тоже испугалась.

Джулиана побледнела от злости и почти выкрикнула:

– Молчи! Молчи! Рта не смей раскрывать!

Я никогда не видела ее настолько взбешенной. Расцеловав меня в обе щеки, она ушла.

Мы с Анджелой направились к фуникулеру. Я была растеряна, мне в память врезались слова «слепнет от гнева». Всю дорогу я рассеянно слушала причитания подруги. Она была в отчаянье, все твердила «Какая же я дура!» Но потом дотрагивалась до красной распухшей щеки и до болевшей шеи и возмущалась: «Что он себе позволяет? Дал мне оплеуху – мне, которую папа с мамой в жизни пальцем не тронули! Видеть его не хочу, никогда, никогда, никогда!» Поплакав, она вспомнила о другом горе: Джулиана с ней не попрощалась, а попрощалась только со мной. «Несправедливо винить во всем меня, – бормотала она, – откуда я знала, что Тонино такой зверь?» Когда мы расставались возле ее дома, она сказала: «Ладно, я не права, но Тонино и Джулиана совсем невоспитанные. Я и не думала, что он на такое способен: ударить меня по лицу! Он ведь мог убить и меня, и тех ребят. Зачем я влюбилась в такое животное?» Я ответила: «Ты ошибаешься. Тонино и Джулиана воспитанные люди, но иногда человек и в самом деле слепнет от гнева».

Потом я медленно побрела домой. Эти слова – «слепнуть от гнева» – никак не шли у меня из головы. Бывает, что все в порядке: «Здравствуйте, до скорого, располагайтесь, что будете пить, вам не трудно сделать потише, спасибо, пожалуйста…» Но в любой миг перед тобой может опуститься черный занавес. Ты внезапно слепнешь, не держишь дистанцию, на что-нибудь натыкаешься. Так бывает у всех или только у некоторых: дойти до предела и ослепнуть? И когда именно мы бываем настоящими: когда видим все четко или когда самые сильные, мощные чувства – ненависть, любовь – ослепляют нас? Ослепнув из-за Виттории, Энцо перестал видеть Маргериту? Отец больше не видел маму, ослепленный Костанцей? Я ничего не видела, ослепленная оскорбительной репликой Сильвестро? Роберто тоже мог быть ослеплен? Или он всегда, в любых обстоятельствах, под давлением любых переживаний, сохраняет спокойствие и ясность ума?