Марина Крамер - Удержи меня [СИ litres с оптимизированной обложкой]

Уложив дочь спать, я посидела в ее комнате еще немного, прислушиваясь к ровному дыханию и мерному посапыванию. Она засыпала сразу, настолько сильно уставала. И усталость эта зачастую была больше моральной, чем физической – постоянное напряжение, постоянное желание соответствовать чему-то, какому-то уровню, планке, до которой непременно нужно дотянуться. Мои разговоры о том, что нельзя принимать все так близко к сердцу, до дочери почти не доходили – она четко видела цель, к которой стремилась, а потому не допускала никакого вмешательства в свою работу. Мне иногда становилось жутко – а что будет, если вдруг Олег решит бросить занятия? Ведь парный вид спорта тем и страшен, что партнеры зависимы друг от друга, от капризов и сиюминутного настроения. Найти достойную замену очень трудно, это слишком тесный мир, практически все и всех знают, а начинать с нуля еще тяжелее, потому что тот, кто сильнее, притормаживает, останавливается в развитии, ждет, пока партнер нагонит или хотя бы приблизится к его уровню. А это время, время… И, пока ты стоишь и ждешь, тот, кто вчера был заведомо слабее, уже обходит тебя, обыгрывает. Все-таки у индивидуалов масса преимуществ, как ни крути…

Господи, зачем я думаю об этом? Что за привычка обгонять события?

Я тихо вышла из детской и прошла к себе, в спальню, включила торшер, собираясь почитать, но потом передумала. Глаза слипались, и я решила не сопротивляться и просто уснуть.

Оксана.

Желание моего сына попасть на конкурс бальных танцев меня очень сильно удивило.

– Зачем тебе? – спросила я, когда мы шли в пятницу из школы.

– Хочу посмотреть, – уклонился Максим.

– С чего вдруг?

– Ну, мам… – пробормотал сын, и до меня вдруг дошло – да ведь он собирается туда ради этой девочки, Юли…

Мне стало смешно – надо же, влюбился! Восемь лет, а уже… нет, это точно наследственное у них, у Городницких. У свекра вон нынче новая пассия – высокая, красивая молодая женщина с огненно-рыжими волосами, причем не крашеными, а своими, натуральными. Кстати, очень приятная, неглупая, и, кажется, к Владимиру Николаевичу относится серьезно, а не ищет в нем спонсора или кого-то в этом же роде. Про Даниила вообще отдельный разговор… Хотя что говорить об этом поганце, когда, кроме брани, ничего в голову не идет. Я до сих пор не могу от его заявления очухаться. Надо же было наглости такой набраться, чтобы заявить о любовнице прямо в глаза жене! Все-таки сволочь он приличная. Не могу только понять, почему я прямо тогда его не выставила. Гипноз какой-то, что ли? Можно подумать, что без него я не проживу… Елки, а ведь не проживу, сколько раз уже об этом думала! Черт побери, какая жизнь паскудная – все упирается в деньги, абсолютно все! Я не подниму Максима одна, на свою зарплату. Значит, получается, что я не выгнала Даньку из-за денег? Но я не думала об этом в тот момент. Тогда – почему? Ну, почему я такая неуверенная в себе? Разве я совсем некудышная? Ну, да, полновата немного, это есть, но ведь и таких, как я, тоже кто-то любит, в конце концов! И потом, стоит только захотеть, и я могу сбросить лишние килограммы, у меня просто нет стимула к этому. Смысл стараться и истязать себя диетой, если все равно никто этого не заметит и не оценит?

Я вчера опять внимательно разглядывала себя в зеркале. Все, как в рекламе – у меня стройные ноги, тонкая талия… Да, и тонны жира, которые все это надежно маскируют! Прав тот, кто придумал этот рекламный слоган. От злости я довольно сильно шарахнула себя по бокам, да так, что на правом остался приличный синяк. Машинально потерев ушибленный вчера бок, я вернулась к размышлениям о сыне. Значит, Максим тоже влюбился. Смешно, ей-богу!

Больше я не стала расспрашивать его ни о чем, чтобы не смущать ребенка.

Данька ночевать не приехал, поэтому поужинать мы с сыном решили пиццей. Баловство, конечно, особенно для меня, но так приятно иногда побаловать себя и позволить маленькую поблажку организму, вечно изнуренному диетой.

– А вы с папой поедете? – вернулась я к разговору о завтрашнем конкурсе.

– Угу, – пробурчал Максим, занятый поеданием пиццы. – Он после дежурства заедет.

Понятно, значит, сегодня Городницкий дежурит, потому и не пришел домой. Я уже почти без боли думала о том, что он мне изменяет и делает это постоянно. Ко всему привыкаешь, даже к подобному, оказывается. Видимо, я внутренне смирилась с этим, свыклась с мыслью о том, что, скорее всего, Даниил вообще уйдет от меня. И думалось об этом уже почти без эмоций, как ни странно. Наверное, я сама, подав заявление на развод, поставила крест на возможности дальнейших отношений с этим человеком, с отцом моего ребенка. Да, вот только это – сын… Максим был, пожалуй, единственным звеном, связывающим нас с Даниилом до сих пор. Он почти не задавал вопросов об отце, о том, почему же он так редко бывает дома, почему увез куда-то половину вещей. Меня это, с одной стороны, пугало, а с другой радовало – хоть не приходилось врать и выдумывать.

Максим так увлекся рисованием, что даже забросил компьютер, все свободное время проводил с альбомом и красками. Но больше всего ему удавались карандашные наброски, а в последнее время я заметила изменения и в тематике – появились какие-то портреты, причем не монстров и роботов, а нормальных людей. Я расценила это как признак того, что страх, пережитый сыном, стал понемногу отступать, уходить. Это открытие очень меня порадовало. Кроме того, он стал охотно показывать эти рисунки мне, хотя раньше постоянно прятал их в стол, едва только я входила в комнату. Теперь же он мог сам вечером прийти ко мне с папкой, сесть на диван и увлеченно демонстрировать последние шедевры, сопровождая их комментариями:

– Это наша учительница по музыке… это Димка, мой сосед по парте… – и так далее.

Даже мой портрет был, но не тот, который он нарисовал в кабинете директора художественной школы, а новый – я была изображена со старой прической, длинная коса уложена вокруг головы. Увидев это, я удивленно спросила:

– Сынок, я ведь давно постриглась…

– А мне так больше нравилось, – сообщил Максим, с любовью рассматривая свой рисунок. – Ты с косой была похожа на мою маму, а теперь… Тебе не идет эта стрижка, мам…

Я рассмеялась, чмокнула его в макушку:

– Теперь ничего не поделаешь!

– А жалко, – вздохнул сын, убирая листы в папку.

Этот разговор меня слегка озадачил – вот уж не думала, что семилетний мальчишка так внимательно следит за изменениями моей внешности. Да еще и переживает по этому поводу.

Даниил позвонил около девяти, сухо поздоровался и попросил позвать к телефону Максима. Они о чем-то договаривались, потом сын ушел с телефоном в свою комнату, и о чем шел разговор дальше, я уже не слышала. Вернувшись в зал, Максим положил трубку на базу и сообщил, что идет спать, потому что завтра придется рано встать.