Дарья Сойфер - Укротить ловеласа

– Да, она может…

– И нечего мне тут ухмыляться! – отрезала Людмила Сергеевна, и Надя ей мысленно зааплодировала. Нашлась на свете женщина, способная противостоять Платоновой харизме! – Я сейчас полицию вызову!

– Да мне просто поговорить с ней надо! – взмолился Платон. Надя почти увидела, как он жалостливо поднимает брови, как пронзительно заглядывает старушке в глаза. Ну же, Людмила Сергеевна, не подведите!

– Вот участковому это и расскажешь! А ты там не топай! – И за дверью послышалось стихающее шарканье.

Надя осторожно, не дыша, на цыпочках приблизилась к глазку. Платон все еще стоял снаружи и сердито смотрел перед собой.

– Я все равно тебя найду, – сказал он тихо. – Вечно ты там сидеть не сможешь! – И наконец отошел к лифту, а Надя смогла выдохнуть.

Она знала, что рано или поздно ей придется поговорить с Платоном. Он имел право требовать объяснений насчет ее бегства, – по-другому увольнение назвать было нельзя. Но как еще ей было поступить? По кускам хвост не рубят, только сразу – и быстро.

Надя боялась не столько Платона, сколько собственной на него реакции. Он бы опять затеял умилительные разговоры по душам, начал бы извиняться, а уж это он умел делать мастерски. Если бы кто-то придумал международный конкурс по извинениям, Платон Барабаш взял бы гран-при, никаких сомнений. Кто знает, что бы он пустил в ход? Собственноручно приготовленный ужин, неприлично дорогие билеты на редкий концерт, пальцевого человечка, в конце концов. Или и того хуже, поцелуи со вкусом банановой пасты. Однажды Надя уже не устояла и вряд ли бы выдержала теперь.

Воскобойников уговаривал ее остаться, братья с сестрами подготовили интервенцию, Римма Ильинична строчила проникновенные сообщения. Надя не отвечала никому. Она приняла решение и никому не позволяла сдвинуть ее ни на йоту. Заблокировала Платона везде, где только можно, сдала все пароли начальству, затарилась едой, как будто вот-вот должен был грянуть апокалипсис. И заперлась. Так ведь лечат зависимость, – только полной изоляцией.

Конечно, ее ломало. Конечно, подмывало залезть в «Инстаграм», проверить, не выложил ли Платон новое видео. Хотелось позвонить хоть кому-нибудь из бывших коллег и узнать, кому откомандировали Платона. Но Надя крепилась. Отчасти потому, что в кои-то веки решила взять жизнь в свои руки, отчасти – из-за Лизы. Если бы Платона отдали ей, Надя бы просто не выдержала.

Первые дни оказались самыми трудными. Атаковала родня, звонили и писали разные люди по поводу концертов Платона. Да и сам он не унимался: то набирал ей с незнакомых номеров, то вот решил вломиться в квартиру. Честь и хвала Людмиле Сергеевне, обошлось.

Надя не знала точно, сколько времени ей понадобится, чтобы собраться с духом. Денежные запасы таяли, а идей, где работать дальше, не прибавлялось. Собственно, их вообще не было.

Любая работа, не связанная с музыкой, вызывала у Нади тошноту. Любая работа, связанная с музыкой, – тем более. Сидеть взаперти становилось невыносимо, и на четвертый день Надя поняла, что еще немного – и она превратится в овощ. Оделась – даже правильнее сказать, принарядилась, – накрасилась и вышла из квартиры куда глаза глядят.

Вечер был на удивление тихий и теплый, и, сверившись с календарем, Надя выяснила, что уже воскресенье. Город значительно опустел, видно, весь офисный планктон дружно хлынул на шашлыки. И Надя решила, что грех этим не воспользоваться, а потому рванула прямиком на «Пушкинскую», чтобы прошвырнуться по бульварам.

Деревья на Тверском мирно шуршали кронами, чирикали и пересвистывались разгоряченные весной птицы. Все вокруг дышало гармонией, и трудно было гонять взад-вперед депрессивные мысли и думать о работе. Надя позволила себе мороженое и просто брела вперед, позволяя легкому ветерку фамильярно трепать себя за волосы и щекотать под юбкой.

Как давно Надя не выходила на улицу просто так, безо всякого дела! Как давно не оглядывалась по сторонам, погруженная в вечные хлопоты! Платон со своей виолончелью казался теперь чем-то далеким и эфемерным. Сном, выдумкой, фантазией. Кем бы он ни был, сейчас Наде даже дышалось легче. И если бы в ушах не пели тихонько струны, она бы и вовсе забыла о существовании симфонической музыки.

Надя тряхнула головой, стараясь избавиться от отголосков прошлого, но мелодия не стихла. Напротив, чем дальше шла Надя, тем громче становились звуки, пока не показались наконец за деревьями и сами музыканты. У памятника Тимирязеву расположился на лавочках струнный квартет. Играли «Маленькую ночную серенаду» Моцарта, живо так, явно больше ради удовольствия, чем из-за денег: слишком уж хорошие инструменты, да и одежда приличная.

Надя попросту не смогла пройти мимо. Как и другие зеваки, коих набралось немало, остановилась в сторонке и вытянула шею, чтобы получше разглядеть артистов. Девочки-скрипачки были совсем молодые, скорее всего, только-только из училища. Альтист – чуть постарше, длинный и угловатый, как будто весь состоящий из бамбуковых палок. И все же не лишенный обаяния: с модным хвостом, выбритыми висками и залихватской серьгой в ухе. Эдакий стиляга. А вот за виолончелью – и тут Наде пришлось даже на цыпочки приподняться – сидел не кто иной, как Игорь Заславцев. Надя моргнула, – не показалось ли ей? Нет, спутать было невозможно. Более того, он мгновенно заметил ее в толпе и коротко, едва уловимо, кивнул, чтобы не сбиться с ритма.

Теперь развернуться и уйти было бы попросту невежливо. Надя улыбнулась в ответ и аккуратно протиснулась в первый ряд. Ей стало до чертиков любопытно, почему вдруг Игорь решил играть на улице. В первую встречу он произвел на нее впечатление типичного симфонического сноба. Платон тоже порой этим грешил, но все-таки чаще заигрывал с публикой, играл не для себя, для людей. Подмигивал, отпускал музыкальные шуточки вроде мелких импровизаций, цеплял слушателя, чтобы тот не успел заскучать.

Игорь же, как думала Надя, принадлежал к той категории музыкантов, которые считают искусство самоценным и высоким. Кому скучно – тот сам виноват, кто уснул на концерте – презренный мещанин. А уж позволить себе фамильярность в трактовке классики… Нет, это сущее преступление против музыки. Подобные адепты академизма забредали иногда в комментарии под роликами Платона, устраивали высококультурную ругань, а один даже окрестил фривольную манеру игры кабацкими понтами.

С чего Надя взяла, что Игорь относится к числу педантов? Во-первых, он не улыбался с афиш. Одухотворенный взгляд вдаль, серьезнейшее выражение лица. Будто он – носитель важной миссии, а не простой смертный. Во-вторых, он заявился тогда в «Кукушкино гнездо» в рубашке, застегнутой на все пуговицы, причесанный, словно только что из парикмахерской. Идеально ровный пробор против Платоновского художественного беспорядка. А если прибавить к этому витиеватую манеру общения и неприкрытую неприязнь к Платону… Словом, Надя была уверена, что Заславцев – тот еще зануда.