Татьяна Толстая - Кысь

— У вас фаза конспирации… Где же ваш демократизм?

— Не надо кооперироваться с тоталитарным режимом…

Бенедикт переждал, пока Прежние закончат свою тарабарщину.

— Дык как, Никита Иваныч?

Никита Иваныч руками сделал вид, что не слышал. Еще браги налил. Хорошо пошла…

— У меня интересные, — соблазнял Бенедикт. — Про баб, про природу… наука тоже… всякое сообчают… А вот вы про свободы говорите, — так и про свободы пишут, про что хочешь пишут. Учат как свободу делать. Принести? Но только чтоб аккуратно.

— Но?.. — заинтересовался Лев Львович. — Чья книга?

— Моя.

— Автор, автор кто?

Бенедикт подумал.

— Сразу не вспомню… На «Пле» как-то…

— Плеханов?

— Не…

— Неужто Плеве?

— Не, не… Не сбивайте… А! — «Плетення». Да! «Плетення жинкових жакетов». — «При вывязывании проймочки делаем две петли с накидом, для свободы движения. Сбрасываем на правую спицу, не провязывая».

— Вязать-то у нас всегда умели… — осклабился Лев Львович.

— Так я привезу? Одобряете?.. — привстал Бенедикт.

— Не стоит, юноша.

Бенедикт слукавил: он и сам не очень любил читать «Плетення», — скучноватый эссе; но думал, может, Прежним подойдет, кто их знает. Сам он больше любил «В объятиях». Накурили, однако, — невпродых. Бенедикт, раз уж встал, толкнул дверь, — впустить вьюжного воздуху. А заодно и за Тетерей присмотреть: не допустил ли своеволия, не забрался ли в сани, — там же шкура медвежья, а скотина другой раз что делает: заберется под шкуру греться, а после проветривай ее! Дух от перерожденца тяжкий: навоз, сено, ноги немытые. Нет, не забрался, но что делает: встал на ноги, валенок с руки снял, и на столбе, где «Никитские ворота» написано, выцарапывает матерное.

— Тетеря! — гаркнул. — Ах, ты, погань волосатая!.. Все вижу!

Сию же минуту юркнул назад, на четвереньки, как будто ничего такого и не делал, и ногу задрал на столб: дескать, а что? просто облегчаюсь, как водится. Пысаю.

— С-с-скотина…

Никита Иваныч выглянул из-за Бенедиктова плеча.

— Беня! Но что же вы не приглашаете своего товарища в дом? Боже мой, и в такой мороз!..

— Товарища?!.. Никита Иваныч! Это ж перерожденец! Вы что, перерожденца не видели?!

Лев Львович, — а не полюбил он Бенедикта: взгляды бросал как бы презрительные и рот держал скривимши на сторону, — тоже поднялся из-за стола, толпился за спиной Истопника, заглядывал. Бормотал: «Чудовищно, эксплуатация»…

— Зовите, зовите в дом! Это бесчеловечно!

— Дак он и не человек! У человека валенок на руках нету!

— Шире надо смотреть! И без него народ неполный! — назидал Лев Львович.

— Не будем спорить о дефинициях… — Старик заматывал горло шарфом. — Мы-то с вами кто… Двуногое без перьев, речь членораздельная… Пустите меня, я пойду приглашу… Как его зовут?

— На Тетерю откликается.

— Ну я не могу так взрослого… По отчеству как?

— Петрович… Да не сходите с ума, побойтесь Бога-то, Никита Иваныч! Перерожденца — в избу! Опоганит! Стойте!..

— Терентий Петрович! — склонился в сугроб Истопник, — сделайте милость! В избу пожалуйте! К столу, погреться!

Ополоумевшие Прежние выпрягали перерожденца, снимали оглоблю, заводили в избу; Бенедикт плюнул.

— Вожжи ваши позвольте, я помогу… На гвоздь вешайте…

— Шкуру попрут! Шкура без присмотра! — кинулся к саням Бенедикт, и вовремя: двое голубчиков уже сворачивали медвежью шкуру в ковер, взваливали на плечо, а и всякий бы так сделал, — что же: посередь улицы такое добро без хозяина распластамши! Завидев Бенедикта, бросились с ковром в переулок. Догнал, побил, отбил добро, запыхался. У-у, ворье!

— …я домой пришел, все культурно, полы польским лаком покрыты! — разорялся пьяный Тетеря. — Разулся, сразу в тапки, по ящику фигурное катание Ирина Роднина! Двойной тулуп… Майя Кристалинская поет. Тебе мешала, да?

— Я… — возражал Лев Львович.

— Я, я! Все «я»! «Я» — последняя буква алфавита! Распустились при Кузьмиче, слава ему! Всех распустил, карла гребаный! Книги читают, умные все стали! Небось при Сергеиче бы не почитали!..

— Но помилуйте!.. позвольте! — рвались наперебой Лев Львович с Никитой Иванычем, — при Сергей Сергеиче был полный произвол!.. — потоптал права личности!.. — аресты среди бела дня!.. — вы забыли, что больше трех запрещали собираться?.. — ни петь, ни курить на улицах!.. комендантский час!.. — а что было, если опоздаешь на пересчет?!.. — а форма одежды?..

— При Сергеиче порядок был! Терема отстроили! Заборы! Никогда выдачу со Склада не задерживали! Пайки на праздники, у меня паек пятой категории был, и открытка от месткома!..

— Вы путаете, вы путаете, открытки, — это было до Взрыва!.. Но, — вспомните, — еще каких-нибудь сорок лет назад запрещали частный излов мышей!

— …кооператив в Скообл… в Свиблове, — заплетался языком Тетеря, — от метро пять минут. Район зеленый, понял? Мы не рабиновичи, чтоб в центре жить!.. И правильно вас всех сажали!

— Позвольте… мы же говорим о Сергей Сергеиче!..

— …очки напялят и расуждать! Не позволю… крапивное семя! Вдарить монтировкой… Не тряси бородо-о-ой! Абрам! Ты абрам! Тебе от государства процент положен, и соблюдай!.. е-мое… а не с иностранцами хвостом вертеть…

— Но…

— Расплодились, бля! Два процента вам быть велено!.. чтоб у трудового народа на шее не засиживался!.. Кто все мясо съел? Эпштейн! А?! Сахар скупили, а мы белое из томат-пасты гони, да? Так?.. Гитлер ты! Жириновского на тебя нет!

— Но…

— …сыну костюмчик васильковый чистсшщч… чистошерстяной!.. А ты сговорился Курилы Рейгану продать!.. Ни пяди!..

— Терентий Петрович!

— Сказал: ни пяди!.. Курилы не отдадим… А столбы свои в задницу себе засунь! Развели музей в государстве, паразиты! Бензином вас всех… и спичку!.. и ппппппарламент ваш, и книжки, и академика Ссссссахарова! И…

— А вот тебе, скотина! — вдруг ударил наотмашь багровый Лев Львович. — Не трогай Андрей Дмитрича!

Никакого Андрей Дмитрича в избе не было; а это бывает, когда лишку выпьешь: в глазах все как бы двоится, и из углов фигуры неведомые, али лица смотрят; смигнешь, — и нету их.

— Мерзавец! — кричал и Главный Истопник. — Вон отсюда!

— Не тро-ожь! — бушевал Тетеря, отбиваясь мохнатыми локтями. — Русских бью-у-ут!

— Урка!.. Беспредел!.. Вяжи его!

Повалили стол, покатился жбан; Бенедикт тоже накинулся, помогал вязать вожжами пьяную скотину; скрутили, выбросили наружу, наподдали пинка напоследок.

— …в Свиблове смеситель хромированный стоял! — неслось из метели. — А у вас ничего на хер не стоит, у пидарасов!..

Если этот смирный, каков же Потап?