Дарья Сойфер - Диагноз: любовь

Можно было бы позвонить Кате, но, во-первых, из-за ора было бы ничего не слышно, а во-вторых, Паша понятия не имел, где валяется мобильник.

От не прекращающегося ни на секунду рева остатки самообладания покинули Исаева. Он, взрослый мужик, опытный хирург, который имел дело с буйными пациентами, взмок, как половая тряпка, и сильно захотел заплакать. Им овладела полная беспомощность, и он бы отдал все отпускные Фейгину, окажись он сейчас рядом со своим волшебным газом. Скоропостижное бегство Катьки становилось все понятнее.

Раскачивая одной рукой хрипящего младенца, утратив надежду понять, где в этом клубке соплей низ, а где верх, Паша свободной правой копался в сумках в надежде отыскать хоть какое-то спасение. Таковым ему показалась было пустышка, и он умудрился вставить ее в рот племянника правильным концом, но Никита тут же прицельно выплюнул ее в дальний конец комнаты, куда-то под шкаф, перевел дыхание и завопил снова.

Из самых недр Исаева рвались наружу ругательства, способные устыдить даже Вельзевула. Паша лишь надеялся, что Никита еще не умеет говорить и не передаст потом все это своим родителям.

В ход шло все: погремушки, медвежата, умильные, как представлялось Паше, рожи и игра в ку-ку, мультики по телевизору. Пацан оказался стойким и непреклонным. И тогда Исаев увидел сумку с едой. Достал пачки со смесью, бутылку и попытался прочитать инструкцию. Наивный! Мелкие буковки так и прыгали перед глазами, залитыми потом и, возможно, слезами, потому что он не переставал подпрыгивать и трясти Никиту. Как выяснилось, вскрыть пакет из фольги одной рукой было непросто, половина белого порошка поднялась облаком и саваном окутала кухню. В отчаянии Паша просто плеснул в бутылку кипяченой воды, сыпанул сверху пару столовых ложек сухого молока и был готов торжественно привинтить соску, но малец изогнулся, попал шустрой ножкой по бутылочке и уделал смесью и себя, и дядю. И в общем, Паше было бы плевать на беспорядок, если бы это чуть-чуть развлекло Никиту, хоть на секунду прекратило бы адский вой, но нет. Оказалось, плакать можно еще громче.

И в эту минуту, когда даже последний день Помпеи по сравнению со страданиями Исаева казался сущим пустяком, в дверь позвонили. Паша ждал кого угодно: разъяренных соседей, грозящих вызвать полицию, самих представителей закона или даже продавцов пылесосов. Никто был не страшен ему, он был готов сорваться на любого, кто окажется на лестничной клетке, однако распахнув дверь и набрав воздуха для ответной атаки, Исаев увидел Нику и замер с открытым ртом. Но, что самое главное, Никита тоже удивленно воззрился на незнакомку и перестал вопить. Паша даже подумал, что, наверное, уже оглох, взглянул на племянника и убедился: тот действительно закрыл рот. В распахнутых глазах стояли крупные слезы, покрасневшее личико пошло пятнами, но рев прекратился. И Паша понял, что большего блаженства не сможет испытать никогда.

– У тебя что, ребенок ? – ошарашенно выдохнула Ника.

От счастья Исаев забыл про нее и про то, что может прийти ей в голову. С ее-то склонностью все переиначивать и накручивать. А она и правда выглядела едва ли не испуганной, словно ей открыл дверь мужик в маске и с бензопилой. Карташова даже сделала шаг назад и теперь стояла на полусогнутых, готовая в любой момент бежать.

– Это племянник, – тихо объяснил Паша, до сих пор не веря в тишину.

Только теперь он оглядел Нику целиком: нарядная, накрашенная, с каким-то необыкновенным тортом в изящной коробочке. Это что, она в гости пришла?! К нему? И накрасилась? И прямо сразу домой? Ах, да, торт. Ляпнул тогда в реанимации, чтобы не думать про эти намеки… Наверное, решила отчитаться. Конечно: отличница, аккуратистка, еще бы она не выполнила домашнее задание! И он хорош: стоит тут весь грязный, с младенцем на руках и держит ее на пороге. Даже если Ника просто принесла торт, она ведь спасла его от глухоты и, возможно, помешательства. Может, она вообще и с детьми ладить умеет? Женщина, как-никак.

– Ты проходи, проходи, – Паша отступил назад. – У меня, правда, сейчас бардак… Катька нагрянула, подкинула Никиту на несколько дней и свалила. А я первый раз с ним сижу, понятия не имею, что надо делать.

– Мой бедный, – почти пропела она таким ласковым тоном, что у Паши побежали мурашки.

– Да ладно, не так уж все и плохо, – он пожал плечами и только потом сообразил, что она обращается к Никите.

– Дядя тебя обижает? – сочувственно спросила Ника, и малыш по-взрослому поджал нижнюю губу. – Сейчас мы с тобой все сделаем, да? Паша, где ванная?

Вот это контраст! Чего это она с парнем сюсюкает, а ему раздает команды, как немецкой овчарке?

– Там, – буркнул Паша, указывая на нужную дверь.

Карташова скинула туфли, поставила торт на этажерку и спешно вымыла руки.

– Ну, иди ко мне, – мягко позвала она, вернувшись.

И снова, как ни странно, не Пашу.

Никита с удовольствием потянул к ней маленькие ладошки, и Ника с удовольствием прижала его к себе.

– Кто у нас такой хороший мальчик? Такой большой, такой славный! Никита? Ой, какие пальчики! Ну-ка, где у нас пальчики? – вдохновенно ворковала она, тыкаясь носом в детские ручки.

Мелкий хихикал и явно кокетничал. Почему-то Паше она ручки после операции не целовала, а он, на минуточку, ее спас. Женщины!..

– Тебе надо переодеться и принять душ, – обратилась к нему Ника. – А мы тут немного посидим. Давай, пока я не передумала.

Исаева не надо было уговаривать. Он малодушно исчез в ванной, для верности закрывшись на задвижку. Встал под воду и несколько минут просто отмокал, радуясь, что не слышит ничего, кроме умиротворяющего журчания. Дважды намылил голову шампунем, сосредоточенно отскреб каждый миллиметр тела. Еще разок почистил зубы, нашел старый кусок пемзы и как следует отшкурил пятки. Словом, сделал все, что мог, чтобы иметь достойный повод не выходить. Таким чистым он не был, пожалуй, даже в момент своего появления на свет.

Любуясь розовощеким отражением в распаренном зеркале, Исаев, не торопясь, причесал мокрые волосы на идеальный пробор и только потом решился выключить воду. С опаской прислушался: в квартире было тихо. Напялив футболку, прокрался в коридор с осторожностью, с которой саперы ступают на минное поле.

Из кухни доносился мелодичный лепет, и Паша не сразу понял, Ника это или ребенок. Картина, которую он застал, была воистину идиллической: переодетый и умытый Никита с довольным видом полулежал на руках у Карташовой и пил смесь, пока она мурлыкала какую-то песенку. Кажется, «Львенка и черепаху», но без слов было не разобрать.

– А мы уже решили, что ты утонул, – пропела Ника, не поднимая глаз от ребенка. – Даже я так долго не принимаю ванну.