Дарья Сойфер - Диагноз: любовь

– Расскажи это министерству, – Исаев усмехнулся. – Это со стороны кажется, что мы эдакие супермены. Фигня все. И тараканы свои, и ошибки, и шкурные интересы. Всего полно. Дело в другом. Либо ты можешь вскрыть человека, либо нет. И это не призвание, это диагноз.

– Ну, не прибедняйся. Ты ведь мог передать меня другому врачу или оставить там, в Пушкино. Но не оставил.

– Может, я просто давно мечтал узнать твой внутренний мир?

– Очень смешно.

– Нет, правда. Я порой сам не понимаю, почему я здесь. Что-то меня тянет. Помнишь, как ты боялась лягушек?

– До сих пор боюсь. – Ника представила приплюснутое скользкое тельце, и ее передернуло.

– А я вот нет. Мне интересно. Помню, как учился в институте. Кого-то в морге рвало, кто-то плакал и уходил. Таких было мало, но они были. А я спешил на каждое занятие. Когда только готовился, ходил туда и с улицы заглядывал в окно, смотрел, как препарируют трупы. Было в этом что-то завораживающее. Тайна, которая доступна только мне. Сверхспособность, которой нет у других, понимаешь?

– С трудом… – Ника поморщилась.

– Было у нас занятие на первом курсе. Препод хотел напугать. Представь: он что-то рассказывает, а сам шьет трупу брюшину. Шьет, шьет, делает последний стежок – и перекусывает нитку зубами, – Паша расхохотался. – Зубами, представляешь? Одна девчонка, как сейчас помню, чуть в обморок не рухнула.

– Разве так можно? – Ника подавила рвотный позыв. – Трупная палочка… Господи, фу, какая гадость… Тебе правда кажется это смешным?

– Да нет, это был прикол… – Паша перевел дыхание и отер слезу. – Он сделал вид, что перекусывает. Но выглядело очень сильно.

– Не сомневаюсь, – она насупилась. – Теперь ясно, почему моя кондитерская кажется тебе такой нудной. Кексы и пироженки – барахло по сравнению с трупными нитками.

– Ничего подобного! Нормальный проект. Я плохо разбираюсь в этих тонкостях, но звучит как стоящее дело, – он пристально посмотрел на нее. – Просто ты становишься такой… Зазнайкой…

– Что?!

– Не знаю, как сформулировать. Бывает, ты настоящая, а когда рассуждаешь о бренде и инвестициях… – его рот скривился. – Такая… вся из себя.

– Серьезно? – Ника изо всех сил пыталась не выглядеть уязвленной.

– Не знаю. Может быть. Наверное. Слушай, я не эксперт. Просто мне это кажется игрой в амбиции. Ты не похожа на тех, для кого деньги в жизни – главное. Нет, они не будут лишними, но… Ты мечтаешь о подчиненных? Статусе? Роскошной машине? Власти? Ты правда хочешь в этот мир? – он мотнул головой. – Не верю. Ты слишком белая и пушистая для этой истории. Значит, у тебя другие мотивы. Что-то кому-то доказать? Я догадываюсь кому.

Ника опешила. И от его внезапной откровенности, и от того, что он так прицельно попал по больному. И, что еще хуже, от того, ей самой показалось, что Исаев прав. Выходит, она так увлеклась цифрами, проектированием и расчетами, что забыла о цели? Вкалывать, уничтожая себя, ради завоевания Марка? Да нет, не настолько же она глупа. И Веселовский больше похож на фантазию. В конце концов, что она о нем знает? Видела ли его хоть раз настоящим? В офис все надевают маски, в том числе и она. Дежурные улыбки, вежливость, безупречная деловая одежда. А что у него там, под галстуком? Какой он, когда спит? Чего боится и что любит? Какой он наедине с собой? Хочет ли семью, детей? И как себе все это представляет? И есть ли что-то за этой глянцевой обложкой под названием «Марк Веселовский»? Или все, что в нем есть, – стремление заработать как можно больше и с шиком и смаком спустить все это на самого себя?

За эти дни рядом с Пашей Ника видела тысячу его эмоций. Злость, хитрость, раздражение, игривость, нежность… Каким бы он ни был, он ничего не пытался из себя изобразить. И на контрасте стало очевидно, что все ее представления о Марке – не больше чем иллюзия. Его офисные привычки и повадки не имеют ничего общего с настоящим человеком. С чего же она решила, что влюблена в него? И в него ли вообще она была влюблена или в красивую оболочку, наполненную ее собственными грезами об идеале?

Ведь то, с какой легкостью Марк предложил подвезти Алину… Нет, она понимала, что не имеет на него никаких прав. И была здравомыслящим человеком, чтобы вдруг начать умирать от ревности. Но что-то кольнуло ее. Алина, не задумываясь, делала то, что взбредало ей в голову, брала все, на что падал взгляд распахнутых лазурных глаз… И Марк был в этом похож на нее.

Лежа в реанимации, Ника не раз пыталась представить себе, что случилось бы там, в гостиничном номере, не прихвати ее аппендицит. Тогда ею управляли гормоны и долго культивируемая страсть. А Веселовский? Не успели они перейти на «ты», как он преспокойно решил шагнуть в горизонталь. Что было бы дальше? Секс и офисная неловкость? Или начало чего-то большого и прекрасного, как она всегда мечтала? Чем больше Ника об этом думала, тем сильнее склонялась к первому.

– Ты обиделась? – Паша вырвал ее из невеселых мыслей. – Прости, я не хотел.

– Да нет, – Ника поставила остывший чай на стол. – Возможно… Возможно, ты в чем-то и прав.

– Я не ослышался? – ликующе воскликнул Паша. – Ты серьезно это сказала?

– Паш…

– Погоди, я должен это заснять, – он вытащил смартфон и включил камеру. – Итак, со слов «возможно, ты…»

– Паш, я серьезно! Не надо, – Ника устало провела по лицу рукой.

Исаев, видимо, понял, что ей не до шуток, убрал гаджет, сочувственно тронул ее колено.

– Да ладно, Ба… Ника, Ника, только не злись! – поправился он.

– Дело не в тебе, – вяло отозвалась она.

– В нем? – Паша помрачнел.

– В нем.

Какое-то время они молчали. Исаев вернулся к документам, только теперь его ручка с остервенением царапала бумагу, а сам он беззвучно шевелил губами, словно проговаривая написанное.

Ника знала, каким раздражающим для женщин бывает появление в радиусе десяти метров жеманной красотки. В нее сразу впиваются ревнивые взгляды в поисках хоть какого-то недостатка. У, да у нее прикус неправильный, и ноздри чересчур длинные… А все остальное – пластика.

Но что и мужчины подвержены подобному соперничеству, Ника не подозревала. Во всей остальной фауне – да. Вряд ли нашлась бы хоть одна крохотная птичка, самцы которой не соревновались бы яркостью перьев, высотой хохолка или громкостью брачного посвиста. А вот у представителей сильной половины человечества она ни разу не наблюдала столь трепетного внимания к внешности. Особенно у Паши, который всем своим видом демонстрировал пренебрежение к моде. Ладно бы еще какой-нибудь хипстер, еженедельно равняющий бороду в барбершопе, но Исаев? Никогда.

И вот он сидит перед ней и дуется как мальчишка, потому что разговор зашел о Марке. Едва Веселовский переступил порог ее палаты, на Пашу стало забавно смотреть. Он заглядывал Марку в рот, чуть ли не под микроскопом изучал его стрижку, ногти и логотипы на одежде. И потом вызверился на первую попавшуюся жертву.