Дарья Сойфер - Диагноз: любовь

С этими мыслями Паша и подрулил к палате Карташовой. И замер в дверях: она стояла рядом с Якушевой, той самой старушкой с непроходом, и навинчивала ей бигуди. По всей тумбе громоздились тюбики и склянки, несло мылом и сиренью, в воздухе разливался женский смех.

– Ох, Павел Дмитриевич, – притворно засмущалась Якушева. – У нас тут дамская минутка.

– Да, не смотри, – Ника задорно ему подмигнула.

Паша пытался что-то произнести, но не мог. Ее перевели в палату вчера, а тут уже ничего не узнать. И откуда у Якушевой этот игривый халат с розочками?

– Красиво, правда? – Ника проследила за его взглядом. – Я Лену попросила. Он новый совсем, а мне в груди не сходится. И я подумала, почему бы его Лидии Семеновне не предложить? Глянь, как хорошо.

Паша окинул взглядом койку старушки. Два дня намекал санитарке, чтобы она сменила белье, а Ника пришла – идеальная белая простынь разглажена как в казарме, пододеяльник без комков. Совпадение? Или она вынесла санитарке мозг, как выносила ему? Нет, Якушеву было, конечно, жаль, родня ее навещала редко, никто не совал персоналу каждый день в карман «спасибо». Но ведь он врач, в конце концов, и не может своими руками…

– А мы сейчас чай будем, – кокетливо сообщила пожилая дама. – Хотите с нами?

– Какой чай? Я же говорил насчет сладостей…

– Вот как тебе не стыдно сомневаться! – воскликнула Ника и указала на стол: там рядами стояли баночки с детским фруктовым пюре и йогурты. – Лена принесла. Должны же мы хоть как-то отметить День Победы.

Паша не знал, как реагировать.

– Ты почему скачешь? – нахмурился он. – Это что, косметика?

Действительно, Ника явно опять добралась до раковины: ее волосы распушились и отблескивали на свету золотистыми искорками. Лицо посвежело, на глазах появились тонкие стрелки. Очки покоятся на тумбочке. Никак опять линзы? И влезла в спортивный костюм… Чего это она так нагибается? Молнию можно было и повыше застегнуть…

– Мы ждем гостя, – заговорщически сообщила Якушева.

Даже Пронина на койке у окна хихикнула.

– Это кого? – как можно равнодушнее поинтересовался Паша.

– Его самого, – Ника выразительно округлила глаза.

Исаеву не надо было объяснять: он сразу понял, что речь идет про объект галлюцинаций. И Карташова до сих пор считает, что шеф и правда героически ее навещал. Что ж, с одной стороны, было бы дико забавно посмотреть после этого на их разговор, с другой, теперь все не ограничится надутыми губками. Ника его убьет.

– Ладно, дамы, в таком случае не буду вам мешать, – и Паша резко развернулся к выходу, но в дверях столкнулся с незнакомцем.

Даже в бахилах и халате для посетителей это был Аполлон с журнальной обложки. С рекламы одеколона или пены для бритья. И Паша в одно мгновение понял две вещи: это именно тот человек, о котором бабы грезят в реанимации, и после такого у него, простого хирурга, с Никой нет ни малейшего шанса.

Достаточно было взглянуть на Якушеву: даже она моментально забыла о существовании своего любимого доктора и теперь втрое усерднее строила глазки этому Марку. И брутальная Пронина, водитель троллейбуса, потянула полную руку с обручальным кольцом, чтобы поправить волосы. О Нике и говорить не стоило. На ее лице отражалась готовность сделать все, что угодно. Вывернуться наизнанку, выпрыгнуть в окно, станцевать, а потом подать этому мужику Пашину голову на блюде… Все, что угодно.

– М… Марк Андреич… Марк… Ты пришел, – заикалась Ника. – Познакомься, это Паша Исаев, хирург. Он меня просто спас, ты не представляешь, какой талантливый! Паш, это Марк Веселовский.

Никин принц протянул руку Исаеву. Черт, да у него даже маникюр лучше, чем у некоторых женщин. И пожал идеально: не слишком сильно, но и не слабенько или брезгливо.

– Мы очень вам благодарны, – произнес Марк голосом заправского кобелины.

Пашу чуть не разорвало от негодования. Кто это мы, твою мать?! Николай второй? Или мы с Никой? И какого хрена вы с Никой, если ты неделю про нее не вспоминал?! Но внешне Исаев оставался спокойным и даже смог выдавить из себя некое подобие улыбки.

– Такая уж работа – спасать жизни, – изрек он чересчур низко, почти басом.

Что за ересь?! Что он несет? И что у него с голосом? Ну и дурень!

– Всегда восхищался вашей профессией, – вежливо ответил Марк и отвернулся к Нике, давая понять, что с Пашей разговор окончен. – Вероника, ты прекрасно выглядишь. Я так переживал, когда тебя увезли… А потом Алла Михайловна рассказала про все эти осложнения. Рад, что все кончилось хорошо. Держи, это тебе.

И он извлек из-за спины букет. Явно стоимостью в половину Пашиной зарплаты. Нет, не большой, но до жути дизайнерский. Какая-то ветка, неизвестные цветы… И все тетки в палате поразевали рты.

– Может, поговорим в коридоре? – предложила Ника.

Они вышли, и Паше оставалось только беспомощно наблюдать, как Марк, придерживая Карташову за локоть, уводит ее в укромный тупик.

– Была бы я лет на сорок моложе… – вздохнула Якушева.

– А я килограмм на двадцать легче, – добавила Пронина.

– Так, а вам УЗИ уже сделали? – Паша обрушил все раздражение на водительницу.

– Нет еще…

– Надо было подойти на пост и напомнить! Бардак, ничего не могут… Берите полотенце, сейчас за вами придут.

Исаев вылетел из палаты, рванул к сестрам. На его удачу одна из них как раз болтала по телефону и явно не о работе. Паша с облегчением уцепился за этот повод, отчитал несчастную женщину, отправил ее за Прониной.

– И там у Карташовой цветы, скажите, чтобы убрала, – бросил он ей вслед.

– Пал Дмитрич, вы же сами на той неделе разрешили Мельниковой…

– Мало ли что было на той неделе! Ясно же сказал: убрать! Не положено! А если аллергия у других пациентов? Вы что, учить меня собрались?

Исаев добавил бы еще что-то, но сестра предусмотрительно растворилась в одной из палат. Пришлось возвращаться в ординаторскую. Но едва он насыпал растворимого кофе и включил чайник, собираясь засесть за истории – только от руки, боже упаси от здешних высоких технологий, – как в дверь настойчиво постучали, и Паша услышал голос Надежды Сергеевны.

– Здравствуй, Павлик! – заглянула она, а следом и большеглазая хрупкая Алинка.

Ее Исаев по детству почти не помнил, слишком большой разрыв в возрасте. Она лепила куличики, когда он уже покуривал за гаражами. Да и Катька с ней почти не играла, у девочек два года разницы – уже повод для снисходительности и презрения. Алина Карташова была мелкотой и для него, и для его сестры, поэтому знал он ее только визуально. Но почему-то вела она себя так, будто они были старыми приятелями.

– Привет, Исаев, – залихватски поздоровалась она, накручивая на палец прядь темных, как у Ники, волос, и с любопытством огляделась. – Здорово у вас тут. А я думала, в больницах только кафель, койки и железные скамейки.