Дарья Сойфер - Диагноз: любовь

– Представляешь, она у нас ни разу не лежала в стационаре, – пояснила тетя Надя.

– Надеюсь, и не придется, – натянуто улыбнулся он.

– Павлик, я вот тут тебе пирожков немного испекла. Ника рассказывала, что ты питаешься, как попало, – Надежда Сергеевна поставила на стол большой пластиковый контейнер. – Я разделила салфетками. Блестящие с капустой, а матовые с мясом. Еще теплые. Как раз вот с чайком покушай. А кофе не увлекайся, тут в передаче рассказывали, что в этой растворимой химии нашли канцероген, и было даже исследование про смертность… У мужа, кстати, был друг один, сослуживец. Так вот, у него было сердце плохое. Уж и так оперировали, и сяк, вроде спасли, а он все равно кофе крепкого выпил – и все!

– Что все? – удивился Паша.

– Помер, – равнодушно пояснила Алина и закатила глаза. – У мамы половина историй так заканчивается.

– А что я сделаю, если жизнь такая? – развела руками Надежда Сергеевна. – Это ж правда.

– Не сомневаюсь, – серьезно кивнул Паша. – У меня друг в морге работает, у него вообще все истории так заканчиваются.

Алинка фыркнула от смеха, хлопнув его по руке, а тетя Надя неодобрительно покачала головой.

– Как не стыдно, – сказала она. – Это же горе! Не понимаю, как можно на такую тему шутить! Павлик, а ты Нику не видел? В палате ее нет, соседки говорят, ее мужчина увел, я думала, ты…

– Какой же я мужчина, я врач, – пошутил Паша, хотя самому было не смешно.

– Не говори так! – тут же спохватилась Надежда Сергеевна. – Очень даже видный мужчина. Да, Алин? Скажи, Павлик у нас красавчик? Алина, кстати, ни с кем сейчас не встречается.

Тетя Надя ткнула младшую дочь в спину и многозначительно подмигнула. Алину явно привели не просто навестить сестру. А пирожки, стало быть, не угощение, а тяжелая артиллерия. Паша внимательно взглянул в лицо девушки в поисках хищности или хотя бы интереса – ни того, ни другого. Ему повезло, адекватных людей здесь было двое. Потому что ему ни капли не улыбалось нянчиться с мелкой Карташовой. Может, кто-то и падок на студенток, но только не он. Взбалмошность, полная башка всякой дури, непонятные увлечения, и все это под соусом беспросветной инфантильности… Нет, ему по горло хватало собственной сестры.

– Очень видный, – Алина покосилась на его брюшко, и он автоматически втянул живот и расправил плечи.

Нет, у него был не восьмой месяц беременности, как у Черемисова, но ведь и не плоское прекрасное нечто, которое угадывалась под рубашкой Марка… как его… Веселухина… Смехотворского… В общем, этого альфа-самца.

Собственная внешность Пашу не заботила никогда. Он мог подойти к зеркалу, надуть живот или подцепить складку, обозвать самого себя жирдяем. Но тут же размышлял, что при его росте это выглядит не так уж и плохо, бицепсы сносные, дельта ничего. И шел на кухню за парочкой бутербродов. Фейгин иногда затягивал его в качалку, но последний раз это было так давно, что казалось неправдой. А теперь вдруг и есть расхотелось, и руки зачесались взять штангу. Что он, в конце концов, хуже Марка? И плевать на фантазии Карташовой. Черт, а если она этому Марку все пересказала? А если он решит воспользоваться?..

– Так что, Павлик, Ника не говорила, куда пошла? – вывела Пашу из раздумий тетя Надя.

– К ней пришел начальник. Пойдемте, я отведу, – и он, влекомый каким-то мазохистским порывом, проводил дам к месту потенциального преступления.

Как и ожидалось, Ника со своим шефом ютилась в дальнем конце коридора, в том месте, где почти не сновал персонал. Даже мигающую лампу на потолке не заменили, потому что она никому не бросалась в глаза: только лавочка, стенгазета о здоровом образе жизни и дверь в бельевую. На лавочке сидела Карташова со своим до тошноты прекрасным принцем и увлеченно болтала. Паша видел, как она жестикулирует, как взволнованно приподняты ее плечи и как одобрительно Марк улыбается в ответ.

– Никуля, а мы уж тебя потеряли! – воскликнула Надежда Сергеевна, и Карташова обернулась.

В плохом освещении сложно было понять наверняка, но Паше показалось, что ее щеки разрумянились, а глаза лихорадочно блестят.

– Мама?! – удивилась она. – Ты вроде собиралась завтра…

– Решили сделать тебе сюрприз, у Алинки выходной. Ты что, не рада? – обиделась тетя Надя.

– Да нет… Не ожидала просто. Познакомься, это Марк Веселовский, мой начальник. Марк, это моя мама, Надежда Сергеевна, и младшая сестра Алина.

– Драаасьте, – оживилась Алина и протянула руку.

Еще одна! Не хватало, чтобы и тетя Надя начала прихорашиваться!

– Очень приятно, – улыбнулся Веселовский.

И сколько, интересно, он заплатил стоматологам? Варианта два: или он оставил их вообще без работы, либо озолотил с ног до головы. Паша ощупал языком собственные зубы и пустое место, оставшееся после верхней шестерки. Когда он в последний раз садился в кресло? Года полтора назад? Точно, и пломба снизу давно съелась с куском шашлыка. Надо бы заглянуть…

– Ника, мне, пожалуй, уже пора. Тем более у тебя такой аншлаг, – Марк положил руку ей на плечо.

Какого хрена он делает?! О чем они тут говорили?

– Я рада, что ты приехал, – Ника просто светилась изнутри. – Тогда о деталях поскайпимся?

– Конечно. Ну, а опытные образцы – как сможешь. Думаю, тебе стоит как следует прийти в себя, взять еще недельку отпуска. Но в целом – очень неплохо. Я впечатлен, хотя ты меня знаешь, я люблю по-венчурному, – он подмигнул, вызвав восторженный смех Карташовой.

По-какому? Паша скрипнул зубами и сам поежился от этого звука. По-вычурному?! Ника, кто ты такая?

– Я тоже побегу, Басик, – вмешалась Алинка.

Исаев не без удовольствия отметил, как перекосилось на долю секунды лицо старшенькой.

– Но мы же только приехали! – охнула Надежда Сергеевна.

– Мамуль, мне еще надо в центр, мы с девочками договаривались, – отмахнулась Алина.

– В центр? А куда именно? – вежливо осведомился Марк и, пожалуй, дольше, чем нужно, задержался взглядом на младшей Карташовой.

– На Пушкинскую.

– Я как раз сейчас в ту сторону еду. Вас подвезти?

– Почему бы и нет? – Алина повела плечом и с чересчур довольной миной последовала за ним, не обратив внимания на реакцию сестры.

На Нику было жалко смотреть. Она словно проглотила ложку скипидара и пыталась сделать вид, что ей понравилось. Такой вопиюще натянутой любезности Исаев еще не видел.

– Ладно, пойду я, мне еще тучу историй заполнять… – он расшаркался и двинулся в ординаторскую, но Ника окликнула его.

– Слушай… – она потянула его за рукав и понизила голос. – Тут такое дело… Чисто гипотетически… Есть шанс мне пораньше выписаться? Постельный режим, само собой.

Вот, значит, каково Марку, когда от него ждут инвестиций. Заискивающий взгляд, умильная рожица, дрожащий голос… Приятно, чего уж греха таить. Желающих попасть пораньше домой на Пашином веку было пруд пруди. Каждый второй пациент рвался из больницы как пленный партизан из лап врага. И обычно Исаева это страшно раздражало, потому что идиотизм он не мог терпеть в любом проявлении. Но когда перед ним с просьбой оказалась Ника, ему вдруг стало приятно ощутить собственную власть. Поэтому он выдержал драматическую паузу, сполна насладившись моментом, широко и по-доброму улыбнулся, похлопал ее по плечу – не одному же Марку, в самом деле, можно ее трогать, – и сказал: