Дарья Сойфер - Диагноз: любовь

Исаев ушел, и Ника осталась одна. Выпросила у медсестры новую порцию обезболивания, скачала в телефон хорошую книжку и погрузилась в чужие приключения, впервые за долгое время ни разу не вспомнив про свою кондитерскую.

Созвонилась с мамой, выслушала порцию дифирамбов Паше. Восторги Надежды Сергеевны громыхали фейерверками, и Нике лишь оставалось гадать, что будет завтра: Исаева причислят к лику святых или просто поставят во дворе его бронзовую статую в полный рост.

Около двух привезли женщину с операции под наркозом. Судя по всему, в тяжелом состоянии. Ника с тревогой смотрела на нее, на серьезные лица врачей и мониторы. Попыталась в какой-то момент выяснить у медсестры, что происходит, но та только шикнула и отмахнулась. И в этой скорбной тишине забавной песенкой запиликал телефон, на экране мигало улыбающееся лицо Ленки.

– Уберите звук! – рявкнул на Нику реаниматолог.

И Ника, сгорая от стыда, сбросила звонок и попыталась все решить сообщениями. Лена была уже внизу в приемной с вознаграждением для Исаева. Битые полчаса Макарычева терроризировала подругу посланиями вроде «Ну, и где его носит?», пока Паша, наконец, не спустился. Нике было мучительно неудобно и перед подругой, которую она вызвала просто так, без определенного времени, и перед Исаевым, который на работе тоже не в потолок поплевывал.

И вот, состыковка произошла, но и на этом все не кончилось. От Лены пришло гневное «Разбирайтесь сами» и несколько нелицеприятных пожеланий вслед, а через несколько минут в реанимацию влетел разъяренный Паша.

Он наклонился к Нике с таким свирепым видом, что она съежилась. Его ноздри раздувались, на лбу вздулись вены, сжатые губы побелели. И Ника поняла: если она сегодня от чего и скончается, то точно не от осложнений.

– Ты вообще соображаешь, что делаешь?! – зашипел он ей в ухо.

– Да что не так-то? – Ника вздрогнула и дернулась в сторону: было щекотно.

– Зачем ты подослала Макариху?

– Кого? А, Ленку… – и Ника вспомнила, что не ей одной в школе досталось прозвище от Паши. – Это ведь нормальная практика.

– Ты что, думаешь, я тебя для этого к себе перевел?! Отобрал кусок хлеба у областных коллег?

– Нет, но…

– Или ты считаешь, что я не способен ничего сделать по-человечески?!

– Да нет же… Паш, послушай…

– Поверить не могу!

– Да ладно! – Ника справилась с первым испугом и перешла в наступление. – То есть ты будешь изображать бессребреника? Слушай, я понимаю, ты не за взятки работаешь. Но только не надо говорить, что ты никогда в жизни не брал от пациентов благодарность.

Паша промолчал.

– Вот именно! – с торжествующим видом прошептала она, чтобы не привлекать лишнего внимания. – И чем я хуже? Или ты берешь только чистые деньги? А свои я, значит, не тем способом заработала?

– Я не это имел в виду… – теперь Паша выглядел растерянным.

– Я видела, что из-за меня тебе досталось от начальства. А я не хотела, чтобы так вышло! Слушай, вся эта ситуация – моя вина. Я должна была сразу тебя послушаться, и все было бы нормально. А теперь у тебя проблемы, и я хочу хоть что-то сделать…

– Значит, так, – Исаев пристально посмотрел ей в глаза. – Я не имею ничего против благодарности. Но, во-первых, сейчас еще слишком рано судить об успехе операции, во-вторых, мы не чужие люди. Ну, то есть чужие, конечно, я имею в виду… Друзья, приятели… Не знаю, как это принято называть. Я взялся помочь, потому что так решил. И с моими проблемами ты не имеешь ничего общего. Мое решение – мои последствия. Ясно? Хочешь поблагодарить, открой рот и сделай это.

Она смотрела на него, переваривая смысл сказанного, и неожиданно для самой себя фыркнула.

– Ты чего? – он нахмурился.

– Ты себя со стороны слышишь?

– Что?.. Я…

– И кто из нас теперь пошляк? – игриво поинтересовалась она.

Исаев взглянул на нее с недоумением, явно пытаясь до последнего сохранить суровый вид, но тоже не выдержал и рассмеялся.

– Эх, Карташова… – выдохнул он. – И за какие грехи ты мне досталась?

– Я бы перечислила, да пальцев не хватит.

– Ты о чем?

– Ну… – Ника набрала побольше воздуха. – Начнем с мелочей. Дохлая лягушка в песочнице, собачьи какашки в нашем с Леной шалаше за гаражами, мои физкультурные шорты на флагштоке, стул, измазанный мелом, зачтем за одно прегрешение, хотя ты проделывал этот фокус раз десять. Столовая пойдет отдельным списком: огрызок в супе, плевок в компоте, козявки в…

– Я понял, понял, – от смеха у него на глазах выступили слезы, он задыхался. – Я должен за это извиниться. Хотя ты уже заставила меня за это расплатиться.

– Когда это?

– А как же мой рекорд вызовов к директору? И даже привод в детскую комнату милиции благодаря твоим стараниям? Думаешь, мама меня за это гладила по голове?

Упоминание покойницы одним махом сделало разговор серьезным. Улыбки растаяли, в воздухе повисли вина и неловкость.

– Прости… Я это затеяла, – Ника первой нарушила молчание.

– Да нет, ничего, – невесело ответил он. – Я правда так сильно испортил тебе жизнь в школе?

На долю секунды ей захотелось высказать все, что накопилось. Но обида, живущая в ней уже лет двадцать, вдруг куда-то испарилась. Спроси он это неделю назад, и уж мало бы ему не показалось. Она кричала бы ему в лицо, каким мерзким поганцем он был когда-то, сколько раз она ревела в подушку, как ненавидела свое отражение в зеркале и снова, и снова заедала душевные муки мамиными пирожками. Как не хотела идти в школу, потому что там был он со своими обзывательствами, как однажды мама купила ей на дискотеку красивое блестящее платье с пышной юбкой, и Ника мечтала пригласить на танец Дениса Родионова, о котором грезила с пятого класса, а Паша подговорил его в очередной раз выставить ее на посмешище… И она непременно наглоталась бы маминым снотворным, если бы не Ленка…

Но вот Паша стоял перед ней собственной персоной, олицетворение ее худших кошмаров, человек, которого она когда-то боялась больше Фредди Крюгера, и смотрел на нее своими огромными светлыми глазами, виновато подняв брови. Несчастный великан в хирургическом костюме. Печальный мясник, который нянчился с ней как с ребенком, пока они ехали в «Скорой». Который лечил, оперировал, невзирая на реакцию начальства, а потом сидел тут рядом и заботливо держал за руку. Как она могла сказать своему спасителю, что всю сознательную жизнь ненавидела его?

– Было и было, – примирительно вздохнула Ника. – Забудем.

– Вот и отлично, – на его лице отразилось облегчение. – Другое дело.

Исаев собрался было уходить, но Ника схватила его за рукав.

– Слушай, Паш… Хочу тебе сказать: я очень благодарна. За операцию и вообще.

– Окей.

– Такая благодарность пойдет?