Дарья Сойфер - Диагноз: любовь

За время прогулки Паша будто впервые увидел свой район. Все рассказывал взахлеб, что не было раньше этой детской площадки, и вместо булочной почему-то открыли фотоателье, и скверик он помнит еще саженцами. Не будь Никиты, Паша не скоро бы еще прогулялся пешком. Ника молилась только об одном: не встретить по дороге маму с ее сватовскими замашками. Но удача улыбалась: за два часа им удалось ни разу не столкнуться с Надеждой Сергеевной, хотя та любила ежедневно патрулировать окрестные продуктовые магазины.

В хлопотах о малыше день пролетел незаметно. Ника даже не успела накрыть стол с закусками к приходу Лены, чего с ней отродясь не случалось. Уж если кто и был в этой жизни мисс Пунктуальность, то только Карташова. Ей порой в кошмарах снилось, что она куда-то опаздывает. Просыпалась в холодном поту и заводила будильник на полчасика пораньше. И тут вдруг Макарычева трезвонит в дверь, Паша пытается втиснуть ребенка в загадочный комбинезон с миллионом кнопок, а Ника стоит посреди всего этого безобразия с одной лишь сырной тарелкой на столе.

К счастью, все утряслось быстро. Лена подхватила инициативу на кухне, Ника выпутала ножку детеныша из рукава, и не прошло и часа, как вся компания разместилась в большой комнате за журнальным столиком, предоставив Никите наблюдать за пиршеством из-за сетки.

Карташова просчиталась в одном. Сама она в трикотажном костюме могла бы слиться с пейзажем в широких русских полях, а Лена после работы готова была сию секунду пойти пить кофе где-нибудь в Париже. Узкие синие брючки, летящая шелковая блузка из последней коллекции, нарочито небрежная укладка на золотистых локонах… И все бы ничего, но Паша вдруг принялся вести себя по-джентльменски. Ни разу не назвал Ленку Макарихой, не подколол, с интересом слушал ее мелодичную, но совершенно беспредметную болтовню, подливал вина и накладывал закуски. При этом еще и сам, сославшись на срыгивание Никиты, переоделся в рубашку, закатал рукава и не упускал случая поиграть мышцой.

Ника опешила. То и дело ловила пристальные взгляды подруги, устремленные на Исаева. И неплохо было бы напомнить ей о договоре насчет неприкосновенности чужих парней, но Ника даже себе еще не призналась в каких бы то ни было чувствах к Паше. Конечно, целовался он как Бог, но кто знает, вдруг этому всех учат в меде? Может, она просто путает благодарность с романтикой? Он ведь не стал ее разубеждать в том, что им не стоит продолжать позорную сцену на кухне, значит, ему и самому не уперлось. Ей, что ли, должно быть больше всех нужно? Вот еще! Не станет она вести себя как собака на сене и мешать людям, если между ними начинается что-то серьезное.

Ника попыталась представить себе Лену и Пашу парой. И смотрелись они, к ее вящему недовольству, гармонично. Он – высокий, крупный, настоящий добрый молодец, она – хрупкая, невесомая, как балерина из сказки про оловянного солдатика. Тонкие запястья, выпирающие ключицы, о которых Ника всегда мечтала, аристократичная шея. Он бы одним движением поднял ее на руки, чтобы вынести из ЗАГСа в белом кружевном платье… И как бы ей пошел аккуратный букетик с синими ирисами!

Ника тряхнула головой и осознала, что вот уже несколько минут зверски терзает кусочек хлеба.

– А ты что думаешь про Тунис? – переспросила ее Лена.

– В каком смысле?

– Ты где витаешь? – удивился Паша. – От отпуска еще осталось время, я советовался, куда лучше ехать.

– Ты уезжаешь? – Ника растерянно поморгала.

– Никогда не думал, что скажу это, но ты, кажется, вообще меня не слушаешь… – Паша отправил в рот кубик маасдама и взглянул на Лену. – Так куда, говоришь, в Тунисе лучше брать путевку?

– Мне, если честно, больше понравился Сусс, – та закинула ногу на ногу жестом из «Основного инстинкта». – Хотя мои друзья в этом году снова собираются в Хаммамет, они остались довольны прошлым разом. Я поспрашиваю, может, поделятся опытом. Как раз на днях вылетают. Присоединяйся, всяко лучше, чем одному. Чем черт не шутит, может, и я рвану. А то все Европа, Европа, сто лет не загорала как следует. Но у меня кожа белая, красиво не получается, – Лена оттянула ворот блузки, демонстрируя розовое плечо. – Видишь? Была у коллеги на даче на девятое мая. И лицо не лучше, просто попался хороший тональник.

Паша со знанием дела кивал. А что ты, спрашивается, киваешь? Что ты вообще понимаешь в загаре и тональниках? На море он собрался! Вот и ехал бы! Ну, Ленка! Непонятно, мол, как Исаев умудряется скальпель в руках держать. А сама уже и загорать с ним навострила лыжи!

Никита, устав от одиночества, недовольно захныкал. Ника швырнула на тарелку измочаленный хлеб и уцепилась за ребенка, как за шанс не смотреть больше на этот бесстыжий флирт. Ее так и подмывало утащить подругу в коридор и запретить даже дышать в сторону Паши, но она понимала, что не имеет на него никаких прав.

Чтобы не думать больше о коварстве рода людского, Ника подхватила на руки карапуза и демонстративно прошествовала готовить ему ванну. В кухне уже дожидался отвар ромашки, приготовленный по рекомендации врача, сантехника слепила своей белизной, на полке лежал новенький термометр. Ровно тридцать два градуса – ни больше, ни меньше, – желтый коврик-уточка на присосках и свежее, проглаженное полотенце. Никите предстояло самое правильное купание в его жизни.

Все двадцать минут, отмеренные таймером, Ника мысленно отчитывала Пашу за наплевательское отношение к племяннику. Она бы, может, лучше тоже сейчас пила вино в какой-нибудь приятной компании. Но нет, все развлечение – мужчинам.

– Ты ведь таким не будешь? – с надеждой обратилась Ника к малышу, намыливая его кудряшки детским шампунем.

Тот игриво хихикнул и плюхнул руками по воде, окатив свою благодетельницу.

Ника вздохнула, смыла пену и завернула проказника в полотенце. Вернулась в комнату, однако ни Паши, ни Лены уже не было. И только из кухни доносились приглушенные голоса. Ну и пусть делают, что хотят! В первую очередь – ребенок. Вытереть насухо, надеть свежий костюмчик, спальник… Шапочку, чтобы голова мокрая не мерзла… Нет, это что, Исаев смеется?! И Ленка? И почему вдруг стало тихо? Какого они там творят?! Ну все! Никита голодный. Надо готовить смесь, и никто не виноват, что они затеяли шуры-муры именно на кухне.

Малой отправился в кроватку, а Ника, вздернув подбородок, двинулась на кухню, готовясь к худшему. Но парочка была уже в коридоре: Паша подпирал стену, пока Лена влезала в туфли.

– Я, наверное, пойду, Бась? – спросила она, убирая обувную ложку. – Все равно ребенку спать пора. Не стоит шуметь.

– Смотри, как знаешь, – Ника скрестила руки на груди. – Мне ты не мешаешь, а Паше, наверное, даже наоборот.

– Я все-таки пойду, что бы это ни значило, – и Лена обменялась с Пашей взглядом: опять, мол, Карташову штырит.