Николай Лобко - Варенька

Очевидно, довод показался Вареньке убедительным, и она сразу притихла.

Ободряюще подмигнув ей, Катя направилась к чемодану.

Ульяна Гавриловна проводила дочь беспокойным взглядом, приглушенно вздохнула и принялась накрывать на стол.

«Не ответила, — недоумевала она. — С чего бы это?.. Наверное, Сашу в армию проводила. Так почему ж не сказать? Для всех время трудное… А может, что другое случилось?»

Ей всегда представлялось, что ее единственная дочь Катюша счастлива в своем замужестве. Письма от нее приходили не часто, но в них не чувствовалось даже маленького намека на то, что она не ладит с мужем. Обычно о нем она писала коротко: «Саша здоров. Опять работает над новым проектом. В архитектуре ему везет, многие даже завидуют». Сообщить что-нибудь о себе она забывала. Зато о своей дочурке Вареньке рассказывала все подробности. Как та спит, говорит, смеется, ходит, кушает — все это служило основной темой каждого письма. Никакого чувства тревоги они, понятно, вызвать не могли. Ульяне Гавриловне хотелось навестить дочь, посмотреть, как она там живет, но до войны съездить не успела, а уж потом всем было не до разъездов.

«А может, зря тревожусь? Приехала, потому что соскучилась. Ведь и я сколько раз собиралась к ним…»

Заметив, что мать вынимает из буфета тарелки, Катюша оставила чемодан, из которого доставала платья.

— Не хлопочи, мамочка. Я ведь сказала, мы сыты…

Но мать настояла на своем:

— Время обеденное…

Свой дневной паек хлеба она разрезала на аккуратные ломтики и подвинула поближе к тому месту, где должны были сесть дочь и внучка. Затем распорядилась:

— Бери мыло и полотенце, Вареньку с дороги умоем. Я теплой водички подам.

Она принесла из кухни таз, поставила его на табурет и налила в кружку воды.

— Ну-ка, внученька, давай мыться.

Варенька недовольно надула губы.

— Я сама.

— Очень хорошо. Подставляй ладошки.

Девочка нерешительно протянула руки над тазом, исподлобья взглянула на бабушку и чуть заметно улыбнулась.

— Начинается дружба, — засмеялась Катюша. — Ты ее, мама, не особенно балуй. Она у меня с капризами.

— А ты думаешь, у тебя их было мало? — усмехнулась Ульяна Гавриловна и ласково поглядела на дочь.

Катя успела переодеться. В темно-вишневом шерстяном платье она выглядела свежо и совсем молодо.

«Непохоже, чтоб у нее неприятности были», — немного успокоившись, подумала Ульяна Гавриловна и сказала:

— Платье тебе к лицу.

— Нравится? — оживилась Катя. — До войны шила.

Война… О ней говорили, пока обедали. Вспоминали близких, знакомых. Всем война причинила горе.

А о Саше ни слова.

Ульяна Гавриловна опять заволновалась.

«Неспроста это…»

Тревожно сжалось сердце.

Она едва дождалась конца обеда и, как только дочь поднялась, чтобы убрать со стола, спросила:

— Ну, а Саша как? Почему о нем ничего не скажешь?

Катюша задумалась, потом резко вздернула подбородок.

— Говорить нечего.

— Как это? — удивилась Ульяна Гавриловна.

Катюша пересадила Вареньку на кровать, вернулась к столу, собрала тарелки в одну стопку, потянулась за полотенцем, но остановилась и глухо произнесла:

— Мы разошлись…

Ульяна Гавриловна медленно повернулась к дочери, будто хотела убедиться в том, что не ослышалась.

— Как это… разошлись? — растерянно спросила она. Катюша вспылила:

— Ей-богу, какая ты странная, мама! Ну как расходятся люди?..

— Не знаю, как люди расходятся, — обиженно проговорила мать. — Я с твоим отцом всю жизнь прожила. Убили кулаки — другого не искала.

— И я другого искать не собираюсь.

— Так он что… бросил вас?

— Почему обязательно бросил? — возмутилась Катюша. — Я не вещь.

— Значит, ты это надумала?

— Нет. Мы оба так решили.

Ульяна Гавриловна кивнула в сторону Вареньки:

— А ее спросили?

— Мама! — Катюша с обидой вскинула голову. — Ты прости, но… мы не маленькие!

— Это, положим, верно, выросли, — сердито проговорила Ульяна Гавриловна и еще раз взглянула на внучку. — Только вот она — от горшка два вершка.

В комнате быстро темнело.

Под руку попала фланелевая кофточка. Не отдавая отчета в том, что делает, Ульяна Гавриловна подсела поближе к окну, чтобы закрепить кнопку у ворота. Острая игла послушно заметалась в ловких пальцах. Мать со скорбью думала о внезапно нагрянувшей беде, заранее обвиняя себя в чем-то, чего сама еще не знала.

«Проглядела, старая!..»

Для Ульяны Гавриловны новость была неожиданной, словно солнце померкло среди белого дня…

Разошлись? Как это могло случиться? Что произошло? Кто виноват? Насколько это серьезно? Мысли одна беспокойнее другой роились в голове, вызывая самые страшные опасения.

Нитка запуталась.

Ульяна Гавриловна оборвала ее, положила кофточку на подоконник и негромко, с болью, спросила:

— Ну, так что ж у вас все-таки стряслось?

Катя ждала этого вопроса и всю дорогу готовилась к нему. Ей представлялось, как она легко, и главное очень убедительно, объяснит необходимость совершенного ею поступка. Находились какие-то очень значительные слова, убедительные примеры.

Она так и начала:

— Поверь, мама, это было единственно возможное решение. Я не могла иначе!..

— Не могла?

— Нет. — Плотно сжимая на груди свои красивые, холеные руки, Катюша, заметно нервничая, прошлась по комнате, остановилась у окна и затем вернулась к столу. — Мы оба друг в друге ошиблись, — глухо заговорила она, приложив к вискам кончики длинных, тонких пальцев. — Александр совсем не тот человек, каким казался, когда мы познакомились. Для него главное — работа. Для нее он живет, о ней он может говорить без устали часами, сутками возиться над проектом, чтобы затем его изорвать в клочья.

— Это хорошо, когда человек любит свою работу, — вставила Ульяна Гавриловна.

— Вот именно работу, — горько усмехнулась Катюша. — Когда-то очень вежливый, предупредительный, заботливый, он перестал спрашивать меня, как я себя чувствую, чего хочу. Вначале я мирилась, объясняя его невнимание ко мне непривычной для него новизной семейной жизни. Но время шло. Александр не менялся, и его отношение стало меня оскорблять. Я часто себя спрашивала, зачем он на мне женился. Ведь для того, чтобы убирать комнаты, вовремя подавать обед и стирать испачканные сорочки, ему нужна была не жена, а хорошая, покладистая домработница.

— Мне всегда было приятно, когда твой отец надевал чистую, мною выстиранную рубашку, — задумчиво сказала Ульяна Гавриловна.

— Ты знаешь, мама, кухня и корыто меня никогда не прельщали, — брезгливо поморщилась дочь.

— Но они нужны вам, твоей семье, — твердо сказала мать.

— Ах, разве Александр когда-нибудь думал о том, что нужно мне! — раздраженно произнесла Катюша и продолжала негодующе: — Его интересы ограничивались листом ватмана и шкалой логарифмической линейки. Ты, мама, не представляешь себе, какой гнетущей может сделаться тишина, если в комнате, где находятся двое, слышится только скрип рейсфедера и больше ни одного звука. Хоть что-нибудь!..