Николай Лобко - Варенька

Светлой памяти моей матери посвящаю

В прихожей раздался звонок. Ульяна Гавриловна встревожилась. Так звонила дочь. Коротко звякнет раз, другой и, через небольшой промежуток, третий.

Но Катюша пятый год жила с мужем в другом городе.

И все же сердце настороженно сжалось. Ульяна Гавриловна соскучилась по дочке, хотела ее увидеть. Но что могло привести Катюшу сюда сейчас, так неожиданно? Вспомнились последние письма от нее. Они были спокойны и не предвещали ничего худого.

Ульяна Гавриловна отложила в сторону фланелевую кофточку, к вороту которой пришивала оторвавшуюся кнопку, сняла очки и нерешительно поднялась со своего старого, потертого, но удобно обмятого кресла.

Неуверенно подумала: «Кто-то другой, конечно…»

В коридоре уже шаркала туфлями соседка по квартире Елизавета Васильевна.

Чутко прислушиваясь ко всему, что делалось за дверью, Ульяна Гавриловна сделала несколько замедленных и неуверенных шагов.

Было отчетливо слышно, как, не попав сразу в замочную скважину, негромко ударился ключ о железную накладку, два раза щелкнул отпираемый замок, глухо стукнула входная дверь и затем под ногой жалобно скрипнула половица.

В следующее мгновение Ульяна Гавриловна была в коридоре. Она уже знала: там ее дочь!

Переступив порог, Катюша стояла перед Елизаветой Васильевной и приветливо ей улыбалась. В одной руке она держала большой коричневый чемодан, для надежности перехваченный поперек крепким армейским ремнем, а другой прижимала к груди завернутого в одеяло ребенка.

— Катюша, доченька, — едва слышно вымолвила Ульяна Гавриловна и беспокойно посмотрела на все еще открытую входную дверь, в которой больше никто не появлялся.

Учуяв в неожиданном приезде Кати что-то недоброе, Елизавета Васильевна, чтобы дать время матери и дочери прийти в себя, заговорила нарочито громко, с напускным весельем:

— Принимай любимую доченьку, Гавриловна! Вот ведь как оно бывает. И во сне, наверное, не снилось? Ну что ж, желанному гостю всегда в доме рады. Милости просим…

Низко поклонившись, она отступила от двери.

— Спасибо, Елизавета Васильевна, — правильно поняв добрую женщину, Катюша улыбнулась ей и поспешила к матери: — Мама…

Она не отвела своих глаз от пытливого и беспокойного взгляда матери, наоборот, постаралась придать им немного беззаботное, даже чуть шаловливое выражение.

Это еще больше встревожило Ульяну Гавриловну. Ей давно были известны все несложные ухищрения, к которым прибегала Катюша, когда хотела что-то скрыть или сказать не сразу. Но дочь, внучка находились рядом и она потянулась к ним:

— Родные мои…

— Ой, мама, не урони, — передавая ей на руки ребенка, засмеялась Катюша. — Варенька стала тяжелющая!

— Своя ноша не тянет, — бережно принимая внучку, счастливо улыбалась Ульяна Гавриловна.

— Это только вначале она легкой кажется.

— Знаю.

— Еще бы. — Катюша выпрямилась и, словно красуясь, оглянулась на соседку: — Вот ведь какую вырастила!

Женщины засмеялись.

— Ну, входи, — пропуская вперед дочь, пригласила Ульяна Гавриловна. Невысокая, плотная, с желтоватым, немного усталым лицом, которое все еще хранило следы былой красоты, она двигалась неторопливо, степенно и в то же время как-то очень ловко и молодо.

Подхватив чемодан двумя руками, Катюша переступила порог комнаты.

— Что ж ты не сообщила о своем приезде? — следуя за дочкой, слегка упрекнула Ульяна Гавриловна. — Встретила бы тебя.

— Не хотела зря тебя беспокоить, да и дорогу сюда не забыла, — улыбнулась Катюша. Она поставила в угол чемодан, окинула взглядом аккуратно прибранную комнату и довольно, будто с облегчением, вздохнула: — А у тебя, как всегда, чисто, уютно и тихо.

— Какая уж тут чистота, если печка в комнате, — с досадой проговорила мать, кивнув на установленную посередине комнаты железную печурку, от которой к окну с наклеенными на стекла белыми бумажными крестами тянулись круглые, покрытые рыжей окалиной трубы. — Но что поделаешь, война!..

Она подошла к кровати, осторожно опустила на нее внучку и принялась развертывать одеяло.

— Ну-ка, покажемся бабушке, какие мы есть…

Нетерпеливым пальцам ее не поддавался узел платка, которым было плотно стянуто одеяло.

Сняв пальто, Катюша поспешила на помощь:

— Чтоб не простудилась, я ее с головой укутала, — пояснила она.

— И правильно сделала. Нынче вон какие морозы.

Наконец все узлы были развязаны, все покровы сброшены.

Освобожденная от них, Варенька радостно улыбнулась, но тут же насупилась, заметив рядом с лицом матери незнакомое лицо, усеянное морщинками.

— Глупышка моя! — Катя чмокнула дочурку в щеку. Светлые кудряшки, затейливо свернувшиеся на лбу, маленький нос с нежно-розоватыми трепетными ноздрями, большие, круглые, пытливые глаза придавали девочке особую прелесть. — Ну чего ты расстроилась? Это твоя бабушка Ульяна, моя мама. Я тебе о ней много говорила.

Варенька недоверчиво посмотрела на ласково улыбающуюся бабушку и потянулась ручонками к матери:

— К тебе…

— Радость моя! — Катя подхватила дочурку на руки. — Смущается.

— Ничего, успеем еще познакомиться, — любовалась внучкой Ульяна Гавриловна. — На тебя похожа. И волосы такие же светлые были, а потом потемнели. И лоб, у нас в роду все были лобастые. А глаза — чисто твои…

— И твои, — шепнула Катюша.

Старая мать хотела что-то ответить, но от волнения перехватило вдруг горло, а глаза наполнились слезами. Она поспешно отвернулась, туже стянула платок на голове и, справившись с собой, захлопотала:

— Так что ж это я?.. С дороги вы, наверное, устали, голодны…

— Не беспокойся, мама. Ехали мы хорошо, и кушать было что.

— Ну какая еда в дороге? А у меня суп с грибками. Еще с сорокового тянутся. В том году на грибы урожай был. Старики говорили — к войне…

— А я уже и не помню, когда их ела, — улыбнулась Катя и, подняв выше дочку, с гордостью сказала: — Большая?

— Хорошая. Не видела, а вот такой ее себе представляла. — Ульяна Гавриловна поцеловала пухленькую руку внучки и как бы вскользь спросила: — Ну, а Саша как? Здоров?

Катюша не ответила.

Стройная, крепкая, с высоко поднятой красивой, гордой головой, она свободной рукой потрогала волосы, собранные на затылке в тугой пучок, вернулась к кровати и опустила на нее дочку.

— Сиди здесь.

— Нет.

— Куда же тебя? Мне нужно с дороги переодеться и тебе платьице достать. А то бабушка подумает, что ты всегда такая замарашка.