Фридрих Горенштейн - Бердичев [сборник]

Действительно помогло. Минут на десять становилось легче. К утру вовсе удалось забыться от усталости и изнеможения. Проснулся около полудня. На столе пустые кефирные бутылки, на полу и на столе засохшие кефирные пятна, во рту кисло, тошнит от кефира — состояние ужасное. Однако и зубная боль, видимо, утомилась, ныло терпимо, словно в отдалении, собираясь с силами, чтоб опять вплотную приблизиться в следующую ночь. Воспользовался передышкой, сосредоточился, подумал, что предпринять. Думал недолго, как-то сразу всплыла фамилия — Вайнтрауб. Действительно, как я сразу к нему не обратился? Борис Вайнтрауб несколько лет назад работал в нашем отделе НИИ, его даже причисляли к нашему фруктовому садику. Правда, дружба с ним не получилась, с Рафой Киршенбаумом он впрямую поскандалил и вообще работал у нас недолго, но какие-то связи я с ним сохранил, иногда мы перезванивались, то он мне позвонит, то я ему, когда делать нечего, а поболтать хочется. Вспомнил, что Вайнтрауб рассказал как-то — у него связм с медициной, поскольку он работает теперь в НИИ по проектированию медицинской аппаратуры. Позвонил — Вайнтрауба дома нет и быть, кстати, не может, поскольку время-то рабочее.

— А кто это? — спрашивает молодой женский голос, видно — жена.

Действительно, ведь Вайнтрауб рассказывал, что недавно женился. Хотел пригласить на свадьбу, но якобы не смог дозвониться.

— Это товарищ Бориса, Веня Апфельбаум.

— У вас к Боре срочное дело?

— Видите ли, для меня срочное… У меня зубы болят… Конечно, я понимаю, стыд, срам своими болезнями людей беспокоить, но видите ли, болит…

— Позвоните ему, — и назвала номер, — это его рабочий телефон… Попросите замначальника отдела.

«Ого, Вайнтрауб уже замначальника». Звоню.

— Пожалуйста зам. начальника отдела товарища Вайнтрауба.

— Куда вы звоните? — сердито спрашивает меня низкий мужской голос.

— Простите, это НИИ по медицинской аппаратуре? Извините, не знаю точно, как называется ваше учреждение.

— Кого вам надо? — не отвечая на мой вопрос, сердито допрашивает мужской голос.

— Вайнтрауба.

— Никакого Вайнтрауба здесь нет.

Гудки. Опять звоню домой Вайнтраубу.

— Тысячу извинений, миль пардон. Наверно, я неправильно записал телефон. По этому телефону Вайнтрауба нет.

— Ах, простите, я вам забыла сказать, что Боря теперь не Вайнтрауб, а Борщ.

— Борщ? Почему Борщ?

— Это моя девичья фамилия. А по закону муж имеет право взять фамилию жены, точно так же, как жена фамилию мужа.

«Значит, Борщ. Борис Борщ — хорошо звучит! Вот ловкач».

Звоню и прошу к телефону товарища Борща. Соединяют. Борис у телефона.

— Почему ты сразу мне не позвонил? Ведь ты знаешь, как я к тебе отношусь, я всегда готов помочь хорошему человеку. Неудобно? Что за пижонство. Неудобно, когда туфли жмут или когда штаны через голову надеваешь… Извини меня, Веня, но ты пижон, и за свое пижонство страдаешь. Сколько у тебя дней зубы болят? И это тебе надо? Завтра пойдешь к моему племяннику, Моисею. Зубной врач первой категории. Его бы в Кремлевку пригласили, если б не пятый пункт… Знаешь, полы паркетные, врачи анкетные… Но ничего, ему и у художников неплохо… Все знаменитости стараются к нему. Без пяти минут кандидат медицинских наук… У тебя что болит?

— Я же сказал, зубы.

— Я понимаю, зубы… По поводу другой болезни обычно обращаются к урологу. Хоть можно и перепутать. Знаешь — грузин приходит к глазнику: «Доктор, памагыте. Кагыда сыцать начинаю, гылаза на лоб лэзут». Но шутки в сторону. Зубы бывают разные. Бывают резцы, бывают клыки, бывают коренные.

— Кажется, коренные.

— Коренные — значит, тебе особенно повезло. У Моисейчика по коренным диссертация. Его у нас в семье Моисей-хухем зовут. Моисейчик-хухем… Умница… Скажешь — от дяди Бори, он тебя примет, как родного. Считай, что зубы у тебя уже не болят. Ну а так что нового? Последний слыхал? Четыре еврея сидят на Марсе…

В большой приемной «у художников» было тесно от ожидающих своей очереди больных. Несколько, как и я, были с флюсами, одна дама то сидела, скорчившись, то начинала покачиваться, и от ее покачивания мой зуб днем начинал ныть совсем по-ночному. Обстановка неприветливая, друг на друга косят, меж собой не общаются, сидят тихо, господствующий звук — маятник настенных часов, да ветер, завывая, треплет за окном деревья. Глянешь влево — пятнадцать минут минуло, опять глянешь — полчаса прошло. Хоть Вайнтрауб и обещал, что меня примут «как родного», судя по всему, здесь мое положение еще более бесправное, чем в своей районной поликлинике. Да и обстановка «у художников» напоминает общедоступную, минздравовскую: душно, грязновато, бедно, персонал проходит мимо со скучающим, равнодушным лицом. Подошел к регистратуре, начал приветливым, угодливым интимным шепотом:

— Я от Бориса Леонидовича к доктору Вайнтраубу.

— Сидите и ждите, — перебила официально, даже не спросив фамилии.

Самого «доктора Вайнтрауба» я увидел мельком где-то через полтора часа ожидания. Приоткрыв дверь кабинета, он что-то сказал вдогонку выходящей молоденькой медсестре с архирусским вздернутым носиком. Кажется, пошутил, потому что оба рассмеялись. Вскочив со своего места, я, под неприязненными взглядами иных ожидающих, быстро приблизился и сказал:

— Здравствуйте, доктор. Я Апфельбаум. От Бориса.

Доктор продолжал смеяться вслед уходящей медсестре, показывая свои, довольно кривые, прокуренные зубы, что меня неприятно насторожило. Впрочем, сапожник ходит без сапог, успокоил я себя. С некоторых пор, с начала моих мучений, я начал заглядывать людям в рот, так же, как модница глядит, что носят иные. Вот и я смотрел, какие у кого зубы, завидуя тем, у кого они белые, ровные, как у молоденькой медсестры, блеснувшей улыбкой, адресованной «доктору Вайнтраубу».

— Придется немного посидеть, — сказал мне «доктор Вайнтрауб», скрываясь опять в кабинете.

«Доктора Вайнтрауба» я уже много раз видел под другими фамилиями и в других обстоятельствах. Это именно тип «хухема» — лобастый, очкастый, с большим плотоядным ртом, на щеках юношеский румянец. Принял он меня последним, когда приемная была уже совершенно пуста и из кабинета вышел посетитель, пришедший гораздо позже меня под вечер, ибо уже темнело.

— Так, — сказал «хухем», поблескивая зеркальцем на лбу, — очень интересно… Попрошу всех сюда, — обратился он к медсестрам и каким-то молодым людям, очевидно практикантам. — Какие усложненные формы, явно многобугорковые и многокорневые. Вот уж действительно не спутаешь с костной тканью. Как давно это у вас? — обратился он ко мне.

— Недели три… Особенно ночью.

— Понятно… Ну, процесс разрушения, конечно, начался гораздо раньше… Закройте рот… Патологический прикус, редко встречаемый. И плюс общее воспаление. Вы должны перестать пользоваться спичками для очистки зубов после еды.