Виктор Баранец - Генштаб без тайн. Книга вторая

Сторонников президента в Минобороны и Генштабе резко поубавилось, когда в Белом доме отключили телефонную связь, свет и воду, а само здание обвязали огромной пружиной из новенькой колючей проволоки (кстати, и в Генштабе были отключены все городские телефоны: наше начальство боялось «разлагающей агитации мятежников»).

Я был в числе офицеров МО и Генштаба, которым было приказано «челночным методом» ходить к БД на разведку.

Мне было противно смотреть на шныряющих возле «парламентского гетто» российских и иностранных журналистов, которые на этом позоре России делали свои сенсации. Один из них с большим любопытством рассматривал хищно торчащие острые металлические лепестки и восхищенно говорил:

— Тут не то что депутат — муха яйца порежет!

Вокруг колючей проволоки ездил бронетранспортер с громкоговорителем, из которого раздавались страстные призывы к депутатам сдаваться и переходить на сторону Ельцина. Когда агитатор умолкал, врубалась бодрая музыка советских композиторов. Над колючей проволокой очень экзотично звучал душевный голос Бернеса: «Я люблю тебя, жизнь…»

Наверное, ничто так не развивает у военных людей злое отношение к власти, как ее иезуитское и агрессивное отношение к своим противникам.

Доставалось от генштабистов и парламенту, не сумевшему грамотно и корректно построить принципиальный спор с Кремлем. Среди арбатских сторонников президента, оказавшихся в явном меньшинстве, чаще всего были люди, сидящие в высоких начальственных креслах. Их можно было понять: им было что терять в случае падения режима.

И после расстрела Белого дома среди генштабистов наблюдался явный раскол. Были разные этажи, кабинеты, компании, чины. Но суть споров оставалась одинаковой: одни осуждали тех, кто согласился расстреливать БД, другие доказывали, что все было в рамках правил. И вспоминали при этом, что еще после августовских событий 1991 года, во времена маршала Шапошникова, в уставе появилось принципиальное дополнение: «Командир, отдавший приказ, несет ответственность перед законом за его правомочность».

Но приказы бывают разными. Одно дело — всаживать автоматную очередь или снаряд в мишень на полигоне, другое — в живых людей, твоих сограждан.

Танкисты-кантемировцы на итоговых стрельбах порой показывали дохлые результаты. А на мосту у БД творили чудеса — всего лишь один снаряд не попал в окна парламента. О том, что было с его защитниками после обработки танковым огнем, можно было судить по страшным фотографиям, попавшим в Генштаб…

Наши частые дискуссии сводились к самому трудному для военных людей вопросу: надо ли безоговорочно выполнять приказ командиров на применение оружия против людей или поступать в соответствии с собственным пониманием правомочности такого приказа? Да и разве против такого «противника» должна воевать армия?

В арбатских кабинетах шли горячие споры:

— Когда приказ преступный, офицер вправе не выполнить его.

Чтобы разбить этот аргумент «гуманистов», так называемые «уставники» выкатывали на прямую наводку артиллерию своих доводов:

— Это что же получается? Получив приказ старшего начальника, офицер, вместо того чтобы тут же приступить к его выполнению, должен с Генеральным прокурором советоваться?

— С башкой своей надо советоваться!

— А что, в этой башке Уголовный кодекс содержится?

— На крайний случай там есть мозги!

— Если я каждый раз буду соображать, законный это или преступный приказ, то мне не в армии, а в Главной военной прокуратуре служить надо!

— Когда приказывают стрелять в людей — думать надо!

— А если это преступники?

— А если окажется, что преступник тот, кто отдал приказ стрелять?

— Так что, по-твоему, президент и министр?..

— Эй, петухи, хватит! Так знаете, до чего можно договориться?

Офицеры расходились разгоряченные и злые.

Сегодня диспут закончен.

Но завтра он повторится.

Так мы до сих пор и живем — каждый со своей правотой. Но только кому она теперь нужна? Что, у нас у каждого на лбу написано, кто стрелял, кто нет? Мы — АРМИЯ. И все теперь замазаны.

Это сейчас в газетах и книжках пишут, что «верные президенту войска восстановили конституционный порядок». Пройдет время, и совсем по-другому напишут. Может быть, вот так: «Президент отдал армии преступный приказ расстрелять восставший парламент. И она его выполнила».

Пока Ельцин у власти, вряд ли можно рассчитывать на то, что октябрьским событиям 1993 года (как и чеченской войне) крепко «схваченная» Кремлем российская Фемида сумеет дать честную оценку. Но Суд Совести еще впереди. Он обязательно будет. Он нужен всем нам — стрелявшим по взбунтовавшимся белодомовцам или с разинутым ртом наблюдавшим побоище со стороны. Он особенно нужен и тем, кто будет жить и служить после нас.

Такое озверение власти никогда не должно повториться. Ельцинский режим канет в Лету с «родовыми пятнами» засохшей человеческой крови как уродливое недоразумение отечественной истории.

…Однажды мой внук Данила придет из школы после урока истории и спросит:

— Дед, ты тоже в Москве воевал?

И я ему отвечу:

— Воевал… Был такой правитель — Борис. Мы много с ним навоевали. И в Москве, и на Кавказе…

Наверное, мы и сами пока не поняли, что натворили.

Для одних — «защита конституционного порядка», для других — уничтожение взбунтовавшихся народных депутатов и их сторонников.

Эх, была бы возможность отмыться в бане от всего этого позора, как шахтеру от угольной пыли! Только нет таких средств, чтобы отстирать нечистую совесть.

И такая сука-мука простреливала насквозь душу, словно коренной зуб без наркоза из меня тащили.

— Киллеры проклятые! — Такие «комплименты» были тогда в моде на Арбатской площади. Они предназначались тем, кто носил погоны. Так «благодарный» московский народ под стенами Генштаба приветствовал свою любимую армию, избавившую его от «бандитов» с депутатскими мандатами.

А кто-то счастлив был тем, что Грачев отметил его усердие в октябрьские дни японским ширпотребом, денежной премией, орденом, новой должностью или новым званием. Я хорошо знал этих «героев октября». Под пули они не ходили и даже не показывали носа за двери Генштаба. А когда вечером 3 октября поступила весть, что повстанцы якобы взяли уже Останкино, дружненько переоделись в старую советскую форму, завалявшуюся в шкафах.

А кто-то бдительно следил за тем, чтобы начальник не занес его фамилию в списки офицеров для поощрения президентом и министром. Некоторые генералы и полковники отказывались не только от «Панасоников», «Грюнди-гов» и премий, но и от орденов. Были и такие, которые и от Героя отмахивались (генерал Кондратьев). Есть награды, которые приносят человеку больше позора, чем чести. Министр от ордена Мужества не отказался. Счастливый генерал Виктор Ерин вышел из Кремля с Золотой Звездой Героя России на груди…