Евгений Гришковец - Узелки

– А снежные фигуры вы нынче делали? – вдруг спросил один из приезжих. – Что-то мы их не увидели…

– А как же! – полностью изменившись и совсем другим голосом воскликнул начальник. – Ещё как делали! Мало что осталось, солнце не пощадило… Но у второго отряда ещё стоят… Там есть место, оно всегда в тени… Потом посмот́рите… Великолепные!.. Да вот, глянь… Это те, что мы сделали в январе… Они почти весь февраль стояли…

Начальник сунул собеседнику фотографии, тот стал разглядывать их, восхищаясь и показывая коллеге. Потом их передали мне.

На первой же я увидел ярко раскрашенные фигуры Винни-Пуха и Пятачка из старого отечественного мультфильма. Можно было подумать, что их сделали маленькие дети из пластилина. Но рядом с фигурами стояли люди в такой же одежде и шапках, в какие были одеты те, кого мы встретили с вёдрами. Фигуры медвежонка и поросёнка возвышались над людьми. В них было никак не меньше трёх метров.

На другом фото красовался волк и заяц, тоже из старого мультфильма и такого же огромного размера. Они были раскрашены намного ярче. Ещё я увидел коряво исполненного лимонно-жёлтого верблюда, здоровенный зелёный танк с красной звездой, моряка в тельняшке и бескозырке… Всего не упомню.

– А кто же это всё сделал? – искренне спросил я.

– Мои подопечные, – впервые адресуя слова имен но мне, сказал начальник. – Там авторы есть. Я всех сфотал с ихними творениями… Ну как?! Красота?! Такого ни у кого в хозяйстве не увидишь.

– Да! Такого я нигде не видывал, – честно ответил я. – А чем же они их красят?.. Это же из снега, я правильно понял?

– Так точно, из снега. Красят гуашью… Очень много уходит гуаши… Это трудное дело… На морозе, да ещё с ветром, в свободное от работы время… Ох, они у меня стараются… Мы же конкурс проводим. Победителям разные поощрения…

Он ещё что-то говорил. А я начал снова разглядывать фотографии, но уже не фигуры, а авторов. Сутулые, мрачные мужики, с жуткими улыбками на бледных лицах.

Тогда мне стало до оторопи страшно. В тех улыбках читалась спрятанная, но сочащаяся наружу лютая ненависть и к фигурам, и к фотографу, и к любому, кто смог бы фотографию увидеть.

С дороги после чая мне понадобилось в туалет. Я деликатно спросил об этом.

– Из кабинета выйдешь, пойдёшь направо, третья дверь слева, – сказал начальник. – Иди, ничё не бойся… Тут самое безопасное место в мире, – добавил он, увидав мою растерянность.

А я никуда не хотел идти один без сопровождения после того, как посмотрел фотографии.

Я вышел из кабинета. По длинному коридору слева от меня в мою сторону шли два человека в синей широкой одежде. Как только я появился из двери, они тут же остановились, быстро повернулись каждый к ближайшей стене, упёрлись в стены лбами и сложили руки за спинами, да так и замерли. Я пошёл в противоположную от них сторону и, когда поравнялся с нужной дверью, прежде чем её открыть, оглянулся. Они стояли не шелохнувшись.

В туалете ярко горела лампа, было чисто, пах ло хлоркой и на стенке висел глянцевый календарь двухгодичной давности с фотографией эффектной блондинки в форме офицера службы исполнения наказаний.

После чаепития был вызван юный румяный старший лейтенант. Он провёл двух моих сопровождающих и меня по всей колонии. Мы побывали в так называемых «отрядах», то есть в больших помещениях с железными двухъярусными, одинаково заправленными койками. Нам показали столовую, дали попробовать суп, хлеб и два вида каши. Повара из числа осуждённых, с такими же лицами, как у авторов снежных фигур, особенно внимательно разглядывали меня. Я в своём светлом пальто и шарфике определённо был там редкостной фигурой. Везде, куда мы приходили, воцарялась мёртвая тишина. Если мы в коридорах встречали кого-то, они сразу поворачивались к стенам так же, как те двое, и не шевелились, пока мы не уходили. Было видно, что каждое движение тех людей тщательно и крайне сурово закреплено и выдрессировано.

Обещанные снежные фигуры мы тоже увидели. Это оказались здоровенные пингвины из какого-то американского мультфильма. Они были исполнены не так коряво, как те фигуры, что я видел на фотографиях. Наверное, тот, кто их слепил и покрасил, имел какое-то образование или ремесло. Пингвинов было три. Они улыбались. Одного почему-то венчала фуражка со звёздочкой.

Напоследок нас отвели в двухэтажное административное здание. Там нам показали просторное помещение, подходя к двери которого мы услышали звуки гитары и пение. Помещение было без окон. Стены в нём были разрисованы, как мне помнится, наивно изображённым Кремлём, берёзами, цветами, небом с облаками. Живопись та была достойна кисти талантливого десятилетнего ребёнка.

Играли и пели в том помещении два осуждённых. У одной из стен стоял стол, на нём громоздилась очень и очень старая звуковая аппаратура: пульт, явно самодельный усилитель, микрофон, ещё что-то и клавиатура. Всё это было такое, что какой-нибудь музей или коллекционер технических курьёзов с радостью завладел бы любым из этих предметов.

Один осуждённый стоял с неизвестного производства гитарой, другой – за клавишами. Гитарист был щуплый, если не сказать тощий, маленький, весь скрюченный и неопределённого возраста за пятьдесят. Второй, наоборот, был высокий, к сорока, в плюсовых очках, с высоким лбом и залысинами. Маленький мог бы работать очень пьющим официантом в привокзальном ресторане сибирского районного центра, а высокий был похож на учителя физики поселковой школы.

– Вот наш ансамбль, – с некоторым уважением сказал румяный старший лейтенант. – Один приболел, остальные вот занимаются в свободное от работы время.

– Здравствуйте! – сказали музыканты вместе. Мы все поздоровались кивком.

– Что сейчас разучиваете? – с просил старший лейтенант.

– Готовимся к смотру, – сказал маленький шепелявым беззубым ртом и назвал юного офицера по имени-отчеству. – Нам бы микрофон новый и ещё…

– Это не ко мне, ты знаешь. Пишите заявку, рассмотрим, – перебил его старший лейтенант. – Очень хорошие музыканты, – сказал он уже нам, будто самих музыкантов там не было. – Сыграют всё, что хотите, споют любыми голосами. Они в ресторанах раньше пели. С образованием… Но совершили роковые ошибки в жизни… Так или нет? – повернувшись к осуждённым, весело спросил старший лейтенант.

– Так точно! – ответили оба.

– Раскаиваетесь? – задал тут же вопрос румяный.

– Очень! – сказали оба в один голос.

– Не верьте, – повернувшись именно ко мне, сказал старший лейтенант, – раскаивались бы, второй раз сюда бы не попали… Что хотите, чтобы они сыграли?

Как только он меня спросил, маленький тощий гитарист стал тихонечко, но ловко наигрывать «Yesterday», потом перешёл на вполне узнаваемую мелодию «Let It Be» и следом забегал по грифу сухими татуированными пальцами, извлекая из своей гитары звуки песни «Отель “Калифорния”».