Евгений Гришковец - Узелки

Я был в восторге от жизни на Гавани, от грязного, но в любое время доступного моря и от гаваньских вольных детей. Они курили одну сигарету на троих лет с пяти. Они лазили по заборам и фруктовым деревьям как индийские обезьяны, знали все лазейки, постоянно прокрадывались на консервный завод или в железнодорожные мастерские, воровали оттуда всё что могли, от банок без этикеток с неизвестно чем до разнообразных инструментов, гаек, болтов или вообще непонятных штуковин. Каждый год расходились истории про то, как кто-то из них утонул, попал под маневровый тепловоз, был убит током, забравшись куда нельзя, покалечился, упав с крыши, был сильно покусан собаками или даже подстрелен сторожем из дробовика.

Я мечтал с ними играть и дружить. Но бабушка была категорически против, а главное – ребята не очень хотели меня в своей вольной компании. Я не мог, в отличие от них, пойти куда угодно когда заблагорассудится. Мне нельзя было пропадать на весь день без захода домой на регулярное кормление и без согласования моих маршрутов. Бесконтрольное купание было для меня под запретом. Я был для местных ребят обузой. Они соглашались на мою компанию только из-за того, что я мог принести еды, у меня были кое-какие игрушки, иногда деньги на газированную воду, и ещё я искренне восхищался их разнообразными навыками уличной жизни и дерзким отношением к жизни вообще.

Летом после первого класса меня отправили к бабушке одного, у родителей отпуск был намечен только в августе. Почти два месяца я должен был прожить без мамы и папы с бабушкой, которая и после выхода на пенсию успокоиться не могла и устроилась работать на консервный завод. В свободное от завода время она постоянно ковырялась в огороде, что-то делала по дому, мела двор, готовила еду, уходила в магазин или по каким-то делам типа почты. Я был часто предоставлен сам себе, но в общем и целом соблюдал бабушкины требования и запреты. На Гавани все друг друга знали. Стоило мне залезть с местными мальчишками на старый ржавый траулер, который стоял у берега полузатопленный, или пойти на железную дорогу, чтобы подложить под поезд гвоздь или монетку, так бабушка всё быстро узнавала.

– Твой опять с этой шпаной лазил на водокачку, – говорила бабушке какая-то тётка. – На прошлой неделе одному глаз искрой в депо выжгло, а он уже снова туда же… Они твоего курить ещё не научили?..

– Да что ты, нет! – отмахнувшись, отвечала бабушка.

– А вот я не была бы так уверена… Они и не такому научат… Живут без присмотра… Зверята…

Короче говоря, я много проводил времени один. Было мне тогда восемь с половиной лет… Если хватало силы воли встать рано, я ходил на море ловить бычков с мостка. Снасть для этого годилась простейшая – кусок лески, грузило и крючок. Для наживки годился кусочек сала. Бычки ловились маленькие, за утро можно было добыть с десяток. Бабушка куда-то мой улов девала. Местные мальчишки этим не занимались. Для них такая рыбалка была баловством. Серьёзным делом у них считалось украсть рыбу с завода или у браконьеров.

Днём, если мальчишки исчезали на какую-нибудь свою вылазку, а не собирались в заброшенном доме или в кустах у заводской стены, где можно было их найти, я слонялся по гаваньским улочкам, или бродил у моря, или находил какое-нибудь занятие во дворе… В нём, например, можно было жечь при помощи увеличительного стекла всюду снующих муравьёв или ловить гусениц и бросать их тем же муравьям. В тени за домом среди сложенных вдоль стены кирпичей можно было выслеживать жуков и отвратительных уховёрток, которых иначе как «двухвостками» мы не называли. Последних я убивал, полагая, что делаю что-то полезное, избавляя мир от столь омерзительных тварей.

Тем летом я как-то особенно был увлечён насекомыми и другими живыми существами. Креветками, морскими блохами, медузами и крабами на море, птицами, лягушками на суше… Один раз в огород заполз небольшой шустрый уж – это был почти праздник. Кроме уховёрток и медведок, я никого не боялся, готов был всех брать в руки, всем сделать домик и кормить. Или, на худой конец, скормить друг другу. Мне нравилось ловить мух, привязывать к тонкой ниточке, это была ювелирная работа, и скармливать их богомолам. Три крупных богомола жили на цветах, я знал, где они прячутся в ожидании добычи. То-то, думал я, они удивляются тому, что каждый день мухи сами летят к ним в лапы.

Там, в южном городе, во дворике бабушкиного дома было столько жизни по сравнению с двором пятиэтажки в сибирском родном краю. За каждую убитую медведку, которых мои сибирские друзья и не видывали, бабушка награждала меня мороженым или вафельной конфетой. А медведки были трудной добычей и страшной. Уж очень они были большие и отвратительные.

Мне нравились жуки-короеды, так их называли местные. Они обитали на деревьях, и поймать их было непросто. Жуки те вели себя осторожно и осмотрительно, чуть что – быстро улетали и прятались в верхних ветвях. Встречались коричневые, бордовые, зелёные и даже синие. Вытянутые, длиной сантиметра три, с роскошными изогнутыми усами. Если удавалось такого поймать, он издавал треск и пачкал пальцы едко пахнущей жидкостью. А ещё он мог здорово чувствительно укусить. Поэтому в зажатой ладони носить его было чревато. Следовало держать его двумя пальцами за бока.

В сумерках всё во дворе стрекотало, шуршало, из щелей доносились звуки сверчков, из цветов и с огорода неведомо чьи звуки. Возле лампы над дверью в дом кружили ночные летучие существа, их ловила ящерица, которая приползала к лампе с наступлением темноты. А какие иногда прилетали мохнатые ночные бабочки! Шикарные! С чёрными узорами на толстых коричневых крыльях. Усы у них были роскошные, как у генералов с иллюстраций к сказкам Салтыкова-Щедрина. Бабушка почему-то боялась именно их сильнее всего. Зато летучие мыши совсем не боялись и фантастически быстро хватали бабочек, беззвучно вылетая из тьмы в круг света.

Про разнообразных пауков, стрекоз, кузнечиков, мелких и крупных многоножек даже не буду говорить. Колорадские жуки были очень красивые, но они требовали ежедневных обходов огорода и сбора этих элегантных полосатых насекомых. Бабушка их сжигала в специальном ведре, окропив керосином. Почему-то она была уверена, что их надо обязательно сжечь, иначе этот самый эффективный вредитель мог как-то возродиться и снова навредить. То есть летняя моя жизнь у бабушки была самая что ни на есть чудесная.

Тем самым летом случился в один из дней мощнейший дождь. Ливень. Столь сильных дождей я в своей жизни до того дня не видел. Это был даже не дождь. Дождь и ливень всё же состоят из капель, струй… А тут вода падала с неба сплошной массой. Казалось, что в ней можно было утонуть. Захлебнуться.