Виктор Баранец - Офицерский крест [Служба и любовь полковника Генштаба] [litres]

А еще есть этот бандитского вида богач Кулинич, захомутавший Наталью и превративший ее в свою хорошо оплачиваемую сексуальную рабыню. Какой-то порочный, ненормальный треугольник образовался. Несколько раз Гаевский порывался поговорить с Натальей об этом, но она строго пресекала все его попытки:

– Я прошу тебя больше никогда не говорить о Кулиниче! Ни-ког-да! Я сама во всем разберусь.

И он с ней о Кулиниче не говорил.

Зато однажды удалось поговорить о нем с Юлией – лучшей подругой Натальи. Юлька Чердынцева не знала премудростей словесной казуистики и, хорошенько хлебнув коньячка, говорила ясно и простодушно. Она представила ситуацию так:

– Этот богатенький Буратино Кулинич ей уже года два мозги компостирует. Но ведь не женится, сука! Только деньги дает и дорогие подарки дарит. И справляет мужские потребности, когда жена надоедает… Он у Наташки для материального благополучия, так сказать… А ты у нее – для души. Везет же ей! Сразу два мужика трахают. А тут хотя бы один достойный попался… Я когда вижу Таманцева, у меня ноги подкашиваются. Красавец и свободный. Ты бы поговорил с ним, чтобы обратил на меня внимание. Я уже устала на него мастурбировать… Кругом все любятся, одна я несчастная. Кругом романы! Даже у бабы Даниловны со стариком Кружинером роман. А ведь ты посмотри на меня… У меня ведь и душа, и морда, и сиськи, и жопа для любви созданы. И борщ лучше, чем в «Национале», варю, и минет могу делать так, что мужик сознание теряет. Что еще нужно мужику, а? Поговори с Таманцевым… Будь другом. Я же тебя с Наташкой от подозрений Кулинича прикрывала… Рискуя жизнью, можно сказать…

Гаевский пообещал поработать сватом.

Он приехал домой где-то около восьми утра. Людмила вышла к нему из спальни в ночной рубашке, сонно чмокнула в щеку, сказала «какой ты уставший весь» – и снова в кровать. Не так, не так, не так она встречала его когда-то после командировок. Не такими были их встречи после разлуки. А тут – будто и не было двух недель расставания.

Он стоял под душем, когда она постучала в дверь ванной:

– Ты скоро?

У него в тот момент мелькнула все же приятная догадка, что жена неспроста торопит его…

В предчувствии естественного развития событий он наскоро вытерся банным полотенцем и нырнул в кровать. Вот уже и вода давно перестала шуметь в ванной, а не слышно шагов Людмилы к спальне. Он встал, пошел к ванной, открыл дверь. Жена была уже в платье и со своей «парадной» прической, красила губы. Он обнял ее сзади, скользнул рукой по пышному бедру, поцеловал в шею (ну надо же было играть роль соскучившегося мужа).

Людмила отстранила от губ помаду и, с лукавой усмешкой глядя на него в зеркало, сказала игриво:

– Темка, давай это сделаем вечерком… Я уже опаздываю на лекцию. У меня первая пара… Творог на столе…

Он смотрел ей вслед, когда она шла через двор к метро. Стройная, ухоженная, с большим вкусом одетая. Он любовался ее фигурой – прижмуренный взгляд его залип там, где он обычно останавливается у мужчин, мечтательно смотрящих вслед женщинам с манящим станом…

Вечером он все же решил доиграть утреннюю роль соскучившегося мужа и снова ринулся в любовную атаку.

– Ты крутишь мне соски, как ручку радиоприемника… Или жуешь их, как жвачку, – сухо сказала Людмила в полумраке спальни, – ляг на меня… Повыше.

Все, как и много раз прежде, получилось пресно. Без стонов и взаимных восторгов.

Совсем, совсем не так, как в дачном домике…

Через неделю после возвращения Артема Павловича с полигона под Астраханью появился приказ начальника института Померанцева о временном переподчинении полковника Гаевского Журбею.

Работа над ракетой дальнего перехвата уже шла полным ходом. Гаевский понял это во время того разговора с Журбеем, когда представлялся ему в качестве подчиненного. Они проговорили тогда часа полтора.

– А знаете, почему я выпросил у Померанцева именно вас? – спросил Журбей, пристальным взглядом с хитринкой впиваясь в глаза Гаевского.

– Не могу знать, – смущенно ответил полковник.

– Когда вы блестяще раскололи начинку того американского блока, я понял, что у вас неординарное мышление и чертовски глубокое знание радиоэлектроники. Да и мою идею насчет кинетической ракеты сразу ухватили.

– Игорь Романович, я ведь закончил училище радиоэлектроники, а в академии защищал дипломную по ракетному программированию…

– Да, но если вы такой умный, то почему вас из Генштаба ушли?

– Потому, что я катил бочку на некоторые решения Вакарова… Да и на Сердюкова тоже…

– Из-за чего же?

– В частности, из-за того, что они устроили массовое сокращение офицеров военной приемки.

– Да, да, да, а теперь вот Гребнев с Померанцевым испытания «карандаша» завалили. Некоторые старые узлы и блоки, говорят, на новой ракете оказались… Вот что значит, государево око вовремя не досмотрело!

Журбей закурил. Его строгие глаза сделались добродушными. Сказал теплым, уважительным тоном:

– Тут слушок прошел, что вы там, в Капустином Яру, и на Гребнева, и на Померанцева наехали… Рисковый вы человек, Артем Палыч…

– Я не рисковый, я просто брехливых не люблю. И трусливых тоже. Но можно мне вас вот о чем спросить… А что теперь с «карандашом» будет?

Журбей:

– Что будет? А будет то, что его доводить и доводить до ума еще надо!

– Но вы ведь где-то сказали, что это тупик…

– Да, я об этом и в Кремль, и в Минобороны, и в Генштаб, и в правительство написал. Потому что для «карандаша» сто, а в лучшем случае сто десять километров по высоте перехвата цели – это предел. Обещать, что ракета может забраться выше, – это самообман! Это пустая трата мозгов, рук и денег! Я не хотел быть соучастником этого преступления, потому и сообщил Кремлю все, как есть…

– Но ведь на разработку и испытания «карандаша» потрачены уже горы денег.

– Да, потрачены. Однако я не говорил, что от него надо отказываться напрочь. «Карандаш» просто надо довести до предела его реальных возможностей и не рассказывать сказки Генштабу! А то получается, как в том анекдоте о мечтательной девушке, – его мне Кружинер по этому же поводу рассказал. Девушка с детства мечтала о шикарных дорогих автомобилях и богатых мужчинах, подносящих ей пачки денег. Она выросла, и ее мечта сбылась – кассир в автосалоне…

– Я правильно вас понимаю, что «карандаш», если его примут на вооружение, будет работать на границе атмосферы и космоса?

– Абсолютно так! Выше свой нос при всех его тактико-технических характеристиках, он не способен совать. А вот наш «Громовержец» – это уже дальний перехват. Это триста, это четыреста километров и даже выше!

После этих своих слов Журбей встал из-за стола и стал расхаживать кругами, – глаза его горели: