Кристофер Раш - Завещание Шекспира

То была эпоха Елизаветы. Она была царицей английского бала и королевой английской сцены. Она пропела песнь, которую Англия хотела услышать, песнь, которая воодушевляла и наполняла ликованием мужские сердца. Она нащупала в сердцах англичан струну святого Криспина [69] День победы при Азенкуре приходится на день памяти святого Криспина. и сыграла на ней так же искусно, как на Робине Дадли.

– Робин родной мой, вся радость моя… А ты слыхал, как пела та пташка [70] Игра слов: Робин – уменьш. от «Роберт» и «снегирь». ?

Слыхал, хотя к 87-му году эпоха Лестера ушла в небытие, да и самому Дадли оставалось жить меньше года. Он был алчным мошенником из породы выскочек. Его изменщик дед был казнен палачом Генрихом, его заговорщик отец – королевой Марией, а сыновей отправили в Тауэр. Там Дадли встретился с будущей королевой Елизаветой (она же Бесс), тоже в то время узницей, и совместное заключение сблизило и привязало их друг к другу.

– Как ты деликатно выразился!

Кое-кто из придворных посмеивался: она так его хотела, что у нее загорались глаза в его присутствии. Придя к власти, она назначила его магистром конницы [71] Магистр конницы в Римской империи был заместителем диктатора. .

– Скорее магистром одной старой кобылы!

Кличка прижилась. Возможно, она бы даже вышла за него замуж, если б не маленькая загвоздка – он уже был женат на Эми Робсарт. И когда в один прекрасный вечер Эми обнаружили дома лежащей со сломанной шеей у лестницы, это вызвало многочисленные догадки. Говорили, что у нее была опухоль груди, подозревали отравление, и показания служанки говорили в пользу самоубийства, якобы чтобы избавиться от мучений до того, как рак разовьется в полную силу.

– Скорее, чтобы избежать болезни бесцельного существования. Есть вещи пострашнее рака. Это случилось в воскресный день, когда все домашние за исключением двух престарелых приживалок ушли в Абингтон, на ярмарку, так что наемный убийца мог проскользнуть как тень и быстро выполнить заказ, за который ему щедро заплатили, – просто столкнуть ее с лестницы, чтобы обставить убийство как несчастный случай. Она была полусонной и нетвердо держалась на ногах от лекарств и вина, которыми притупляла боль, а болезнь сделала ее кости хрупкими. А может быть, все было гораздо проще и Господь своей рукой расчистил путь королеве Англии, желающей выйти замуж за человека, которого она сильно любила, настоящего англичанина, англичанина до мозга костей.

– Но он был всего лишь один из ее подданных.

Да, она была монархиней, а его семья запятнана изменой. И хотя коронер постановил, что смерть бедной Эми была несчастным случаем, народ подозревал королеву и ее любовника в преднамеренном убийстве, их репутация пострадала от слухов.

– И морской ветер подхватил эти сплетни.

Находящаяся во Франции Мария Стюарт выпустила коготки и, усмехаясь, съязвила, что английская королева вот-вот выйдет замуж за своего конюха. Вслед за Францией другие державы тоже задались вопросом, какую религию исповедовали в стране, где подданный убил свою супругу, ему это сошло с рук и его к тому же могут удостоить руки королевы. Кроме того, выйдя замуж за Дадли, Елизавета уже не участвовала бы в европейской ярмарке невест.

Нелегкое решение. Она обуздала свои желания и попыталась вести себя по-королевски. Она велела устроить его апартаменты на втором этаже Уайтхолла [72] Королевский дворец в Лондоне. , рядом со своими: в его комнатах на первом этаже было слишком влажно из-за близости к реке. Он был настолько с ней накоротке, что подавал ей нижние юбки во время утреннего туалета. Она держала его на коротком поводке, и, пока он был объектом королевской любви, он и подумать не смел о новой женитьбе. Королева полагала, что он продолжит ей подыгрывать, и, хотя игра не привела его к ней в постель, при дворе его заклеймили выскочкой.

Изнуренный ее демонстративной девственностью, он завел роман с чувственной красавицей, двоюродной сестрой королевы. Петицией Ноллис, леди Херефорд. К тому времени он уже переспал с леди Шеффилд, обрюхатил ее и помолвился с ней в наспех организованной тайной церемонии. А когда лорд Херефорд умер, попытался убедить леди Шеффилд не разглашать факт их помолвки, которая так и не привела к свадьбе, хотя на протяжении пяти лет она считала себя его женой. В 60-е годы королева вернула ему крепость Кенилворт, и он десять лет перестраивал ее, желая превратить ее во дворец. Но даже когда он прилюдно чествовал королеву и спал с ней тайком, возможно даже во время прославленного праздника новоселья, он волочился за юбкой графини, и не только за нею.

Через три года Лестер – опять же тайком – женился на Летиции, когда она вот-вот должна была родить. Все бы хорошо, но младенец не выжил, и следующий ребенок родился гораздо позже, в конце 70-х. Родители любили сына без памяти и прозвали его Прекрасный Бесенок. Но их радости пришел конец, когда в четыре года малютка умер. Самому Лестеру оставалось жить всего несколько лет и пережить всю горечь существования при дворе охладевшей к нему королевы.

Для Летиции это тоже был конец. Королева не простила ее за то, что та увела у нее возлюбленного. Она не позволила Лестеру представить жену при дворе и даже после его смерти не забыла обиды. Она заставила вдову Лестера выплатить короне все его долги, до последнего пенса, отобрала у нее поместья, когда-либо дарованные королевой, и вынудила графиню продать драгоценности в счет уплаты долга в пятьдесят тысяч фунтов. При этом сама Елизавета продолжала носить украшения, подаренные ей Лестером.

– Да, но не драгоценности мы помним лучше всего…

…и в любви, и в любых человеческих отношениях. Говорят, что, когда разбирали вещи после смерти королевы, у постели нашли сложенный клочок пергамента, на котором было нацарапано несколько последних слов от него. Коротенькая записка, в которой он благодарил за посланные ею лекарства, которые, однако же, не спасли графа от смерти, когда пробил его час. Несмотря на их разрыв, королева позволила ему покоиться с миром рядом с его сыном в Уорике.

– Да, их роман – это целая пьеса.

Пьесы были трубами, которые сзывали весь свет ко мне в Лондон. У меня были амбиции далеко не провинциального размаха. Я оставил стрэтфордский Гилдхолл далеко позади. Лондон был одним сплошным театром, и я появился в нем в самое подходящее время. Театр был у меня в руках, и я, как факир, показывал один фокус за другим, поддерживая полную иллюзию реальности. Я прибыл в точно назначенный час, как раз к поднятию занавеса. История взяла меня за руку. Все было возможно в эпоху, которая, как кушаком, опоясала земной шар первым кругосветным путешествием.