Ольга Неклюдова - Последняя командировка

У колодца тетя Марфа. Она оглядывает Нюшу, смеется:

— Смотри-ка, девка, выравниваешься. Который год?

— Пятнадцатый, — Нюра глотает окончание слова, так что можно понять — «пятнадцать».

— Ныне гуляете? Филипповых из Лопухина ждете?

— Не знаю, тетя Марфа. Как будто обещались…

— Загляну, — бросает Марфа, уходя со своими ведрами.

Нюша еще не взяла воды. Она смотрит в колодец и видит в нем свое скользящее отражение. Будто покачивает она головой. А кто-то сзади стоит, за самой спиной, и руки кладет ей на плечи. Оборачивается — нет никого. Опять воображение…

Нюша приносит воду и ставит на скамью, прикрывая ведра круглой досочкой.

— Анюта, — говорит отец ласковым голосом, — сходи, дочка, в магазин. Боюсь, вина не хватит, — шепчет он, оглядываясь на дверь, и едва успевает сунуть Нюше деньги, как входит мать. Она еще не одета, усталая, сердитая:

— Анна, уроки учи. Куда ты посылаешь ее, сумасшедший? Темно, гляди, на улице. Чего тебе недостает? Все есть у нас. Иди, Нюра, готовь уроки.

Нюша хочет напомнить, что завтра воскресенье и с уроками спешить некуда, но молчит: пусть отец оставит ее в покое. Не пойдет она за водкой.

Мать опять выходит в сени.

— Ты деньги спрячь, — шепчет отец. — Я тебе мигну, ты и сходишь. Она не приметит, заговорится с кумой. — Слышь?

Пожав плечами, Нюша уходит к себе.

Окно, табурет, пышная кровать с горой подушек. Над изголовьем — бумажные цветы, сухая верба да темная иконка, где ничего не разберешь.

«…А вообще-то я больше увлекаюсь чем-нибудь космическим. И приключениями и фантастикой — я вообще ужасный фантаст, хотя некоторые земные книги мне нравятся не меньше. Думаю, пока кончу десятый класс и дальше буду учиться, станут уже посылать первые экспедиции на Марс. О космосе я могу говорить часами! Пробовала книгу написать, но не получилось. Очень хотела бы я знать, где это самое писательство, в голове, в сердце или в руках? Извините, если что не так, — не умею я писать отзывы. Только, пожалуйста, ответьте мне на главный вопрос: в чем ваша сила и что она такое.

Нюра, то есть Анна — ой, только сейчас сообразила, что меня зовут, как и вас, Анной, — но пока преданная вам Нюша Хворова».

Она прилегла на кровать. Тишина укачала ее. Сначала Нюша видела окно и молодой месяц, появившийся на не погасшем еще небе. Слышала шаги отца в соседней комнате за ситцевой занавеской — двери-то не было. Отец ходил тихо, поскрипывая сапогами. Занавески колыхались. Мать, должно быть, готовила закуску. Они негромко переговаривались. Отец похрустывал огурцом. Нюша снова глянула в окно и увидела: месяц, будто приблизившись, залил своим мутно-голубым светом всю комнатку ее и постель. Навел туман на глаза. Нюша видит только светлый туман, в котором движется она ощупью, не видя двери. Только месяц, колеблющееся очертание месяца впереди, и он же — тонкий и острый — как будто отпечатался на ее горящем лбу. Словно подаренное ей украшение. Она дорожит им. Стало свежо, и Нюша догадалась, что давно уже вышла из горницы, идет по лунной дорожке, и Млечный Путь вырастает перед ней как лестница.

— Вам на какую планету? — спрашивает незнакомый голос.

Поколебавшись минуту, она выбирает Марс.

— Тогда сюда. Держитесь как-нибудь — лестница качается, из лунных лучей получаются, очень слабые веревки.

— Нет, — говорит Нюша, — так я не хочу. Я подожду, когда будет ракета.

— Как угодно, — отвечает голос. — Только мне это очень досадно. Я бы вас поддержал на этой лестнице, мы бы вместе пошли…

— Да она ж у вас уже девка, — слышится голос тетки Марфы. — Сколько можно учиться!

— В полном смысле.

— Где?

— Должно, спит.

Лицо отца выступает сквозь занавеску:

— Нюша, сходи, дочка. Как договорились… Пройдешь через терраску.

Нюша ясно видит отца, хотя не совсем еще проснулась. Он пьян, конечно. А вина все-таки не хватило.

— Ладно. Сбегаю.

Нюша идет по улице, глядя в небо: здесь она только что была. Луна переменила место, отошла подальше, но все так же сыплются с нее голубые искры, образуя как бы мост, переброшенный с неба на землю, и Нюша идет, не отрывая от него глаз.

В кармане письмо: «Вот хорошо, сейчас и брошу».

Почта закрыта. Можно и простым. Нюша опускает конверт в почтовый ящик, как опустила бы монетку в кружку фокусника, чтобы белый кролик вынул для нее из ящика билетик с судьбой. Так было в прошлом году на ярмарке. Билетик цел и теперь. На нем написано: «Во всем вы встретите удачу, в Крыму приобретете дачу». Зачем ей дача в Крыму? Она даже расстроилась тогда. Вот сейчас она всерьез загадывает на свою судьбу: ответит ей писательница… и тогда…

— Пол-литра, пожалуйста.

— Простую? «Столичную»?

— Какая дешевле.

— Возьмите, девушка.

Продавец, перекинувшись через прилавок, смотрит ей в лицо:

— А вы… ничего себе, Нюрочка. Подрасти только надобно. Как насчет кавалеров?

Звякает дверной колокольчик. Нюша идет, пряча под платком бутылку. Она откинула голову и опять глядит в небо, но там нет уже ни месяца, ни моста. Может быть, тучка набежала, а может быть, оттого, что несет она водку. Все-таки ей слова продавца приятны. Скоро мать разрешит ей ходить в клуб на танцы. Пусть поглядят, какая она выросла, и еще немножко вырастет, и еще лучше будет… А виденье исчезло…

Нюша распахивает дверь своего дома, и навстречу ей несется дымный чад, пьяные голоса. И кто-то ловит ее, раскинув руки. Она сдает в эти руки бутылку и прячется в углу, на терраске, где остро пахнет яблоками. Потом тихонько в горенку свою — и в постель. Хорошо бы тот же сон приснился. Пожалуй, надо попробовать залезть на небо по той хлипкой лестнице вместе с тем, кто звал ее: «Голос у него как у диктора. Красивый».

Ответ на письмо Нюра получила уже на зимних каникулах, уже около Нового года. Она перестала ждать и взяла под сомнение аксиому: «Все писатели — хорошие люди». Но письмо все-таки пришло.

«Милая Нюша! Благодарю вас за то, что вы так дружески и тепло отнеслись к моим героям. Некоторые из них, наверное, того заслуживают, хотя, право, среди них, как мне теперь кажется, нет ни одного незаурядного характера. В чем, любопытно, берете вы с них пример? Странными показались мне слова вашей учительницы: «Нет плохих писателей, как нет и плохих книг». Наверное, так должно было бы быть: плохие книги не должны издаваться, а писатели, пишущие о хороших людях и «разоблачающие» — беру это слово в кавычки, потому что оно напыщенно и тривиально, — дурных людей и дурные поступки, должны быть хорошими. С позиций хорошего человека они изобличают зло, — следовательно, не допускают его, не терпят. И само собой разумеется, что должны они следовать той программе добра и правды, которую предлагают читателям. Но так бывает не всегда. Вы спрашиваете: что такое писатель («в чем его сила» и т. д.). Это человек, одаренный талантом понимания. Он видит и слышит больше, чем другие, а иной раз и то, что вовсе не доходит до глаз и ушей тех, кто не пишет: