Ольга Неклюдова - Последняя командировка

Сейчас Лариса не замечает его. Она в центре этого странного разговора, похожего на заговор, окружена мужчинами, и Тихон не может поймать ее ускользающего от него взгляда.

Едва он взглянет на нее, ее подкрашенные и тяжелые ресницы тотчас опускаются. Тихон чувствует, как постепенно нарастают в нем раздражение и ревность. Зачем она привела его сюда? Наверное, чтобы показать, как много у нее поклонников. «Может быть, это, все приемные братья?»

Разговор, сопровождаемый хохотом, казался ему совершенно бессмысленным:

— Маленькая черепаха, как всегда, не опоздает?

— А кто видел ее сегодня?

— Только в воде.

— Этого не может быть. Она земноводная.

— А красный купальник?

— Нет, панцирь. Сашка, ликуй. Ты в выигрыше.

Тихон стал пробираться к выходу. Он пробирался к дверям, боясь и желая, чтобы его остановили. У порога он обернулся. Лариса смотрела на него своими странными, чуть косящими, как он только что заметил, глазами.

И взгляд этот приказывал ему остаться — так он понял его.

— А пенье будет? — спросил кто-то.

— Нездорова, — сказала Лариса, и голос ее прозвучал как-то вяло.

Да, петь она не будет. Надо уходить. Но он почему-то остался — с единственным намерением смотреть на Ларису и с единственной надеждой еще раз поймать ее взгляд.

Народу все прибывало. Молодежь сгруппировалась в отдаленном конце террасы. Разговор был все тот же. Кто-то назвал странное имя: Кац-Ванхадло, и смех обрушился, как лавина камней.

Раза два, уже без смеха, упоминали Багирова и какого-то Крамера. Разговор перешел в спор, сущности которого Тихон тоже не уловил, потому, может быть, что до него долетали только некоторые реплики. Он стал разглядывать вновь пришедших, которых встречала Лариса, опять преображенная: теперь это была легко смущающаяся девушка, очень молодая и совсем не светская.

Новые гости были женщины и мужчины средних лет. Они расселись в соломенных креслах. Некоторые из них с любопытством поглядывали на Тихона и приветливо ему улыбались. Некоторые кивали ему, и он, конечно, отвечал. Эти нравились ему гораздо больше. Вскоре юноши исчезли — он и не заметил, куда они девались. Может быть, ушли в другие комнаты, может быть, разбрелись по саду. Лариса вышла тоже.

Взрослые разговаривали степенно, без крика и смеха. Они были скупы на слова, может быть утомлены или преисполнены важности оттого, что много лет прожили на свете. Но из их разговора Тихон кое-что узнал: Багряницкие за границей, но дом свой любезно предоставили гостям. Некоторые из присутствующих живут тут же, внизу. Лариса, пожалуй, не из числа гостей, а скорее родственница Багряницких. Ведет она себя здесь как хозяйка. Все говорили о ней с восхищением.

— Ах, эта девушка — источник музыки и поэзии. — Говоривший взглянул на Тихона, и тот радостно ему кивнул.

— Она и сама не знает, что она такое, — сказала пожилая дама почему-то со вздохом. И опять Тихон был польщен и тронут, словно похвала эта касалась немного и его.

— Ну, где же наконец Ларочка? — капризничала старуха, у которой дергалось веко, и она придерживала его пальцами. На ее морщинистой шее висела тоненькая цепочка с «куриным богом» — маленький камушек с дырочкой. И добавила, обращаясь к сухопарой даме: — Аленушка просто обмирает от восторга, а я ее еще никогда не слыхала.

— Немыслимо, Клара Эдуардовна, жить здесь, бывать у Багряницких…

Варвара Герасимовна перебила ее:

— Да, да. Признаюсь, прошу прощения. Ах, вот, забыла рассказать. Купалась сегодня на общем пляже с какой-то женщиной. Она химик и очень любопытно рассказывала, как окрашивают ситцы. Я, пожалуй, о ней напишу…

Клара Эдуардовна все время придерживала пальцами падающее веко; Тихону казалось, что палец этот она держит в знак предостережения.

— С космическим приветом! — В дверях появился маленький и круглый человечек в очках. Он поднял розовую ладошку и повторил: — С космическим приветом. Еще не начали?

Вдруг по лицам присутствующих пробежало волнение: неожиданно для всех пришел большой человек. Он прошел в угол и сел спиной к Тихону, уставясь на свои огромные сандалии. Тихон встречал его портреты и тотчас узнал круглое лицо с незаметным носиком и маленьким детским ртом.

Клара Эдуардовна тонко улыбалась.

За ним вошел поэт Павлищев. Он шел, глядя поверх голов ясными и ярко-голубыми глазами. Одно его плечо было приподнято. Заметив главного, он остановился с лицом радостно удивленным и раскланялся, подпрыгнув на месте и сделав элегантный жест рукой, в которой находилась воображаемая шляпа, и перо ее волочилось по полу. Главный позволил себе улыбнуться. Тихон не понял, дурачится Павлищев или поклон этот выражает его сокровенные чувства. Узнал Тихон и критика Шрайбера — немца, из бывших русских баронов, человека очень милого в обращении, — он встречал его в университете, но тот, разумеется, Тихона не припомнил.

Кто-то опять спросил, куда запропастилась Лариса и будут ли петь.

Тихон вышел с намерением найти ее. Здесь ему становилось не по себе. Ларису он встретил на лестнице у дверей холла, которые она, увидев его, почему-то прикрыла.

— Ступайте, — сказала она, — и подождите меня в саду. Вы видите, мне некогда, тьма народу…

Слова ее звучат жестко и нетерпеливо. Тихону кажется, будто его ударили в сердце. Он поворачивается, чтобы уйти, может быть совсем уйти и не ждать ее ни за что в саду, но Лариса его останавливает:

— Ну, я прошу тебя — подожди в саду. Я выйду к тебе позднее.

Она бегло целует его в щеку, уходит в холл и закрывает дверь. И он идет в сад, в самый укромный его уголок, чтобы никто его не видел, и сам он не хочет никого видеть. Но ее он будет ждать, чтобы повторилось вчерашнее.

Он не мог понять, почему она его выставила. «Вчера называла любимым». Он хотел еще раз это услышать. Поэтому он покорно сел на скамью у куста акации.

В доме стих шум. Опять, как вчера, раздались аккорды, взятые неумелой рукой, и Лариса запела. Она пела те же песни, что и вчера, и так же, как вчера, голос ее становился все увереннее, будто она забывала об окружающих и пела для себя. И так же, как вчера, охваченный волнением, Тихон потерял представление о времени и забыл о Ларисе. Поющая представлялась ему совсем другой. Он снова видел ее широкие плечи, покрытые платком. Она успела забраться на облака и большой рукой качала звезду. В небе она была своим человеком. Ей, как и небу, было миллион лет. Она видела множество его отражений, и тысячную долю которых не может поймать человеческий глаз.

На мгновенье возникла тишина, но песня еще находилась здесь, отраженная горами, а уже послышался топот и шарканье ног и человеческая речь:

— Надо сделать все, чтобы этой же осенью отправить ее в Москву. Такое редкое дарование! Ей надо учиться, — говорил Шрайбер Павлищеву, который шел немного впереди и, кажется, его не слушал.