Сергей Синякин - Горькая соль войны [сборник]

— А реки у нас там, — сказал Рябых. — Я против Волги ничего не имею, но так тебе скажу: против наших сибирских речек Волга вида особого не имеет, у нас Енисей, у нас Лена. В них такая ширь, все остальные речки ручейками кажутся.

— Ты ври, да не заговаривайся, — сказал Карсавин, — Волга река историческая, на ней атаманы гуляли, тут Стенька персидскую княжну ровно кутенка какого притопил…

Он еще хотел добавить, что оборону Царицына по правому берегу реки в гражданскую войну вел сам товарищ Сталин, но не успел этого сделать — на реке совсем неподалеку грохнуло и в воздух взвился фонтан вспененной воды.

— Хана речникам! — ахнул Рябых и торопливо вскочил.

Баркаса не было, вместо него на воде расползалось широкое масляное пятно, в котором беспорядочно ныряли и плавали какие-то деревянные обломки. Людей на воде видно не было.

— Да неужели всех одним разом? — сказал Рябых, и вся безмятежность недавнего отдыха слетела с его лица.

В середине масляного пятна что-то забилось беспорядочно.

— Живой кто-то, — определил Карсавин и принялся снимать сапоги. — Давай, Мишка. Что стоишь? Спасать человека надо!

— Я плавать не умею, — признался Рябых и опустил голову. — У нас реки холодные, особо не поучишься.

— А! — досадливо махнул рукой Карсавин, стянул гимнастерку и бросился в воду.

Рябых смотрел, как он выгребает против течения навстречу плывущему по Волге масляному пятну. Среди обломков явственно просматривалось длинное бело-черное тело, только из-за расстояния и потому что тело то и дело качалось на волне, очень трудно было определить — мужчина это или женщина.

Карсавин подплыл ближе, с воды донеслось его сдавленное восклицание, и он повернул назад, подталкивая непонятный предмет перед собой.

Его сносило течением, и Рябых заспешил по берегу к месту, куда Карсавин по его расчетам должен был выплыть.

Он почти угадал — покачивающийся от усталости Александр Карсавин побрел к берегу, волоча добычу к берегу. То, что билось в смертельной агонии посередине реки, не было человеком. Это был огромный — под два метра — осетр с развороченным взрывом боком. Потому он и не сопротивлялся, потому Карсавину и удалось выволочь его на берег.

Присев на корточки, мокрый Карсавин осмотрел рыбину и профессионально поставил ей диагноз:

— Челбаш!

— Здоровый! — покрутил головой Рябых.

— А то! — сказал товарищ, вытягивая рыбину на глинистый берег подальше от воды. — Чистый крокодил! Такие вам в Сибири и не снились.

Сплюнул, обернулся назад, разглядывая дрейфующее по воде пятно, и добавил:

— Помянем речников. Жаль не мамка, я бы икорку отбил да присолил, тогда б совсем полный цимус получился!

К смерти на войне привыкаешь, а приварок для любого бойца дело важное и необходимое, поэтому через некоторое время Карсавин и Рябых уже не вспоминали о погибших на баркасе речниках, а волокли рыбину через кусты боярышника на батарею. Чтобы было удобнее, они продели в жабры толстую палку, и на ходу оживленно прикидывали, где бы прикопать картошечки — тогда бы совсем королевская уха получилась, на загляденье всей батарее.

Что ни говори, а щи из тушенки, перловая каша да чай с химически-сладким сахарином порядком уже всем надоели.

Над железнодорожной станцией Гумрак кружили немецкие пикировщики.

Абакумов долго смотрел в бинокль, но за поднятой разрывами бомб пылью невозможно было что-то увидеть. Рядом с начальником СМЕРША, сняв фуражку, стоял начальник особого отдела Сталинградского фронта Николай Селивановский.

— Сейчас отобьем станцию, — уверенно доложил командир мотострелкового корпуса Танасчишин. — Мои ребята уже группируются в лощине.

— А вы уверены, что на станции немцы? — дернув щекой, спросил Абакумов. Крупный, плечистый, почти двухметрового роста, он посматривал на командира корпуса с высоты своего роста и одновременно служебного положения. — Если на станции немцы, то почему ее бомбят немецкие самолеты?

Танасчишин пожал плечами.

— Ворвемся на станцию, тогда и посмотрим, — неубедительно сказал он.

Абакумов выразительно вздохнул и снова прильнул к окулярам бинокля. На его гимнастерку ложилась быль с бруствера.

— Ни черта не пойму, — раздраженно сказал он и повернулся к Селивановскому. — Разведка нужна, разведка! Еду на станцию. Если там немцы и я вступлю с ними в бой, приказываю открыть по моей машине огонь. — Он криво усмехнулся. — Мне в плен попадать нельзя.

Селивановский сделал знак рукой, и в чахлой рощице за линией окопов послышался звук мотора.

— Поедем вместе, Виктор Семенович! — сказал он.

Селивановский заметно нервничал. Он отлично понимал, что будет с ним, если Абакумов погибнет или, что хуже, попадет к немцам в плен. Вместе с тем возражать он не решался. Селивановскому было легче погибнуть рядом с начальником СМЕРШа, чем быть обвиненным в трусости или остаться в живых после гибели Абакумова.

Абакумов хмыкнул и полез на переднее сиденье.

Водитель «виллиса» был бледен, перспектива сложить голову в степи, пусть и в компании с большим начальством, его явно не радовала.

Машину он вел неровно и на большой скорости, она прыгала на покрытых жесткой степной травой бугорках, потом выскочила на извилистую серую полоску дороги и помчалась к станции. По машине никто не стрелял.

На окраине станции у дощатого сарая, рядом с которым чернели вонючие шпалы, им встретился красноармеец в расстегнутой гимнастерке с закатанными рукавами. Шея бойца была небрежно замотана бинтом.

— Браток! — открывая дверцу, окликнул красноармейца Абакумов. — Я начальник СМЕРШа Абакумов. Что здесь происходит?

— Немцы жмут! — крикнул красноармеец. — Но мы им дали прикурить! Теперь вот с воздуха топчут! — Он явно не знал воинского звания Абакумова, поэтому нетвердо добавил: — Товарищ генерал!

Потоптался рядом с машиной.

— Разрешите идти!

— Воюй! — разрешил Абакумов.

Рядом ахнуло, затрещал сарай, и в воздух полетели темные щепки. На машину обрушился шквал горячего воздуха, пахнущего жженой пластмассой, костром и креозотом.

Выяснить, что немцев на станции нет, удалось довольно быстро.

— Давай назад! — крикнул Абакумов.

Обратный путь был короче и опасней. Дважды за «виллисом» вставали фонтаны земли и дыма, а по брезентовому верху стучали комья земли.

Возбужденный близкой опасностью, от которой удалось счастливо избавиться, Абакумов улыбался.

— Вот так, Николай Николаевич! — хлопнул он по спине Селивановского. — Живы будем, не помрем!

И, выскочив на ходу из машины, обрушился на Танасчишина:

— Где твоя разведка, полковник? Если людей без дела под бомбы подставлять, Берлин брать некому будет!