Сергей Синякин - Горькая соль войны [сборник]

В отделении милиции за маленьким окошком, похожим на окно заводской кассы, сидел толстенький, суетливый сержант.

— Вы к кому? — поинтересовался он.

Шарун показал ему новенькое удостоверение.

— А-аа, — понимающе сказал дежурный. — Так нет никого, все на происшествии.

— А что случилось?

— Да придурки какие-то пытались грабануть пивную Горликбеза на Медведицкой, — доложил дежурный. — Пальбу открыли. Вон буфетчик сидит, заявление пишет!

В углу коридора за столом на расшатанном стуле сидел лысый человечек и, пугливо оглядываясь по сторонам, что-то писал.

Из сбивчивого и взволнованного рассказа буфетчика Никитина Федора Антоновича Шарун уяснил картину произошедшего. Около трех часов дня в пивную вошли одновременно шесть молодых парней. В это время в пивной было человек двадцать рабочих. Двое встали на дверях, остальные рассыпались по пивной. Неожиданно все они достали оружие. Один из них в кожаном пиджаке, по виду армянин, подскочил к стойке и наставил на буфетчика револьвер, похоже «смит-вессон». Федор Антонович бросился в подсобные помещения, но армянин его перехватил, а второй грабитель высокого роста с белой повязкой на одном глазу сунул ему под ребра наган и сказал: «Давай деньги, сволочь! Шлепну ведь». Грабителями верховодил именно он. Остальные его беспрекословно слушались. Федор Антонович отдал одноглазому выручку в сумме девятисот рублей, армянин взял зимбиль [2] Зимбиль — объемистый брезентовый портфель. , принадлежащий пивной, положил туда с полок несколько бутылок вина, и все грабители быстро выбежали из пивной и завернули за угол другой улицы.

— У одноглазого, — спросил Шарун, — какой глаз был завязан?

Буфетчик подумал.

— Вроде бы левый, — неуверенно сказал он.

Одноглазый, армянин… Похоже, что мальчики и в самом деле готовы на все, чтобы достать денег и выбраться из города. Понятное дело, наследили они в Сталинграде достаточно, такие вещи не прощают. И компанию славную сколотили — все, как на подбор, с оружием.

— Оружие было у всех? — поинтересовался Шарун.

— Ну, вроде у всех, — опять осторожно сказал буфетчик.

Скорее всего, оружие было у всех. Иначе бы работяги ввязались в разборки. А так не рискнули, на пулю запросто нарваться можно, особенно если оружие в руках «махновцев» [3] Махновцы — воровская масть, не признающая никаких воровских законов, по-современному — беспредельщики. .

— Кого-нибудь задержали? — спросил он дежурного.

— Какой там, — с досадой отозвался тот, — сбежали, гады!

Девятьсот рублей — не бог весть какая сумма. И это означало, что обязательно Кривой со своей компанией снова пойдет на разбой или грабеж, причем в ближайшее время. Вот тебе и простенькое дельце! Установить-то мы их всех установим, подумал Шарун, в ближайшее время. Но ведь главное не установить, их еще задержать надо, пока они не натворили большего. Хотя, с другой стороны, куда еще больше — они уже оставили три трупа на Быковской. И пусть девки были шалавами, от этого не становилось легче. Какие они ни были, пули уж точно не заслуживали.

— Я позвоню? — спросил Шарун.

Дежурный подал ему в окошко телефон.

— Это всегда пожалуйста, — вежливо сказал он. — Это у нас просто.

Уже взяв трубку, Шарун вдруг сообразил, что не помнит телефона Говоркова.

— Глянь там у себя Говоркова из ОББ, — попросил он дежурного.

Говорков был на месте. Сидел, читал какие-то бумаги. Выслушав лейтенанта, он сказал:

— Я же говорил, что ты быстро въедешь во все дела. Данные на Виноградова мы сейчас поднимем, ориентировку на его задержание дадим. Ну и приметы подельников. Мнится мне, вместе они будут теперь отираться, если этого самого Виноградова уже в покойники не записали.

— Может, и так, — согласился Шарун. — А поднимать ничего не надо, все есть. Паспорт его у меня.

И продиктовал данные паспорта, взятого им в доме Виноградова.

— К восьми быть обязательно? — спросил он, когда Говорков перестал записывать.

— Да, — сказал тот. — Петраков всех собирает.

Прежде чем вернуться в управление, Шарун еще успел забежать в городской сад и встретиться со своим бывшим агентом, который обслуживал аттракционы. По роду работы человек этот много чего знал — в городском саду встречались люди самых разнообразных занятий. Особенно в павильоне, где играли в шахматы, или, скажем, в бильярдной, куда приходили катать шары представители богемы и воровского мира. Да и военные здесь с удовольствием проводили время. Сейчас, когда фронт приблизился к городу на угрожающее расстояние, представителей богемы стало меньше, многие отправились в хлебные города Ташкент и Ашхабад, а за ними потянулись и люди воровских профессий, которым становилось нечего делать в городе — не босоту же с рабочих окраин шерстить. Правда, и беспредельщиков пока еще хватало. Ворье, которому запретили прописку в городе, оседало в пригородных поселках — Гумраке, Краснослободске, Разгуляевке, Сарепте и оттуда совершало набеги на город. Руководство НКВД поставило вопрос об отнесении города к первой категории с естественным созданием вокруг него двадцатипятикилометровой зоны, и, не дожидаясь решения ГКО, принялось чистить воровские малины и притоны. С началом войны заработали трибуналы, поэтому многие жулики угодили в места не столь отдаленные до самого конца войны. Но военная нужда плодила новых.

Поэтому оперативные облавы в городе проводились еженедельно и каждая облава давала определенный результат. Проверялись притоны, воровские малины, работающие рестораны, забегаловки, рестораны, катраны [4] Катраны — притоны картежников. или, как тогда это именовалось, места возможного скопления социально вредных элементов.

Считалось, что этим подрубается сук, на котором могут усесться шпионы и диверсанты.

Немецких поселенцев из города выселили, отправили эшелонами куда-то в Казахстан, и, на взгляд Шаруна, поступили совершенно правильно: любовь к Родине по-разному может взыграть, в душу к людям не залезешь, как определить, на какую родину человек молится — на родимый Союз или фатерлянд? Впрочем, дело милиции с бандитами и ворьем бороться, а как там и что наверху решают, начальству виднее. У них головка тыковкой, они дальше видят и лучше все понимают.

Бывший агент оказался на месте и не особо огорчился, что ему снова дело нашлось. Отнесся он к этому как человек, которому все едино — горшком о камень, камнем ли о горшок, в любом случае будет плохо только горшку. Когда оказываешься между молотом и наковальней, главное лечь так, чтобы не больно было. И нехай себе куют!

Вернувшись в управление, Шарун застал в кабинете своих помощников. Они сидели и азартно кололи задержанного, при виде которого и Шарун невольно сделал стойку — ребята приволокли Леньку Виноградова. Нет, это уж точно, удача им улыбалась.