Евгения Батурина - Выход А [litres]

Я ничего особенного в квартире не делала, разве что, да, повесила найденные в кладовке интересные шторы с домиками, прибралась и чуть переставила мебель, но почувствовала себя одновременно дизайнером и квартиросъемщиком года. Такой тетя Света человек – умеет радовать других, хотя сама приехала с красными глазами и явно плакала. Я быстренько напоила ее чаем с печеньем, которое утром испекла не подверженная похмелью Жозефина, и мы поехали на дальний восток Москвы. До кладбища добрались, что удивительно, без пробок. Долго шли к нужному участку, тетя Света впереди, быстрым шагом, я сзади с купленными у ворот букетами живых роз – пластиковые тетя Света отвергла.

– Ну вот, пришли, – сказала она наконец. – С днем рождения, родной.

И я увидела фотографию дяди Славы на памятнике. А под ней – даты жизни с маленькой черточкой между ними. Сегодня ему бы исполнился пятьдесят один год.

Дядя Слава на черно-белом фото был веселый и молодой.

– Какой у него нос длинный, – произнесла тетя Света с любовью. – Фамильный! Майка всегда радовалась, что хотя бы ей он не передался.

Я взглянула на соседнюю могилу и снова увидела фамильный нос. Художник Шишкин Николай Иванович, хозяин Нехорошей квартиры. Умер за два года до своего сына. И сегодня у него тоже день рождения.

– Они раньше вместе праздновали. Пока не поссорились, – печально сказала тетя Света. – Приходило много народу, умнейшие, интереснейшие люди: художники, писатели, театральные актеры. Друзья Николая Ивановича. Когда он ушел от жены к своей учительнице или горничной, многие из них его не поняли – как и Славка. А сейчас уже почти все умерли…

Мы помолчали. Тетя Света плакала, не стесняясь, а я и не хотела, чтобы она стеснялась.

– Смотрите, а кто-то сегодня уже приходил, – заметила я.

На обеих могилах лежало по две гвоздики, а у художника – еще и маленький белый колпачок в красную полоску.

– Учительница, наверное, – предположила тетя Света. – Она после смерти Николая Ивановича написала Славке письмо, но я не знаю, что там было, он его разорвал и выбросил. И вообще хотел, чтобы его с матерью похоронили, а не с отцом…

– А вы?

– А я вообще не хотела его хоронить. Никогда! – Тетя Света снова заплакала, но быстро совладала с собой. – Мать на Троекуровском лежит. Нам разрешения не дали. Да и характер у нее был такой, что мне спокойнее, когда Славка с отцом. Майка вон бабушку боялась как огня, не хотела жить у нее, в общежитие попросилась. А дед, Николай Иванович, вообще-то был добрый человек и мягкий. Развод для него – настоящий поступок. Во имя любви! Жена ему этого, конечно, активно не прощала. Впрочем, о мертвых или хорошо, или ничего…

– Я слышала, что у этой фразы есть продолжение – «ничего, кроме правды». Иначе, получается, мы и о Гитлере должны сонеты слагать.

Тетя Света засмеялась от неожиданности:

– Да уж. Никогда не знаешь, когда разговор зайдет о Гитлере.

А я заметила, что ее руки побелели от холода. Предложила ускориться с возложением цветов и пойти еще выпить где-нибудь горячего чаю или кофе.

Мы доехали на машине до метро, втиснулись в ближайшую «Шоколадницу». Когда юная официантка наконец ушла, озвучив все спецпредложения и уточнив, что кофе приносить сразу, а не в марте, тетя Света наклонилась ко мне, прищурившись:

– Ребенок, давай про любовь поговорим. Не все же о смерти и нацистах. У тебя кто-нибудь есть? Выглядишь хорошо.

– Спасибо, но нет, – ответила я с некоторым сожалением. – А у вас?

– Ты что! – Тетя Света махнула рукой, будто отгоняя демона. – Я старая. И слишком люблю Славку.

Она не сказала «любила».

– Никакая вы не старая. А прическа и вовсе новая, очень вам идет. И дядя Слава был бы рад, если бы кого-то встретили.

– Ничего подобного! – засмеялась тетя Света. – Дядя Слава был чертов ревнивец. Сидит там на облаке и следит за мной. Зырит. Если что, поразит молнией. Нет, я всегда знала, что замуж один раз выхожу. Если сейчас кого и жду, то внуков. Но твоя подруга Майка и ее муж Марко вместо этого пока присылают мне деньги. Откупиться от бабушки хотят!

– Ой, кстати! – вспомнила я. – Я же пыталась вам сегодня деньги за квартиру перевести, а платеж не проходит. Что-то с картой.

– Срок действия истек, может быть. Мне эту карту еще Славка заводил…

И она, кажется, опять собралась плакать. Да что ж такое.

– Тетя Света! – решительно заявила я. – А давайте так. Будем с вами встречаться каждый месяц первого числа и пить кофе. В любой «Шоколаднице». И я вам буду передавать деньги лично, торжественно и без посредников, пока у меня не истечет срок действия. Идет?

И тетя Света передумала плакать. Ура! Умею же, если постараюсь.

– Отлично! – сказала она, заулыбалась. – Давай! Только я сразу нарушу нашу традицию. Первого января буду во Флоренции. Майка и Марко меня приглашают вместе встречать Новый год.

Обожаю слово «приглашают»! Есть в нем свет, надежда и праздник. Особенно если его произносит тетя Света, которой наконец-то не так грустно в день рождения мужа.

Когда я вернулась с кладбища и выпила вторую таблетку от головной боли, мне позвонила Марина Игоревна, директор «Бурато».

– Антонина Геннадьевна, я недавно курила на улице и видела вас, извините, – сказала она странным глухим голосом. – Вы не могли бы сейчас прийти в «Бурато»?

– Что-то с Кузей?! – испугалась я и села на калошницу.

– Нет-нет. У Кузи барабаны. А у нас тут все сломалось. В общем, вы мне нужны, если не очень заняты.

Обычно Марина Игоревна более многословна и обходительна. Наверное, и правда все сломалось . Я снова натянула только что снятые уличные штаны и побежала в «Бурато».

– Вот, – кивнула она, встретив меня у входа. – Полюбуйтесь.

Дверь в зал, где недавно проходил концерт африканских барабанов, не висела на петлях, как полагается, а стояла прислоненная к стене.

– Старшая группа, это стадо бизонов, сегодня ее снесло, когда бежало на репетицию по вокалу. Хорошо, что никто не пострадал. А также Петя Русаков оторвал дверцу у своего шкафчика, потому что разозлился на маму. А в комнате, где хранятся инструменты, дверь теперь грохает как пушка, похлеще барабана. А в мужском туалете сломался замок, и Евгений Альбертович был там заточен целую перемену. Все в один день! И именно сегодня Гуля не вышла на работу.

Марина Игоревна говорила уставшим, обреченным голосом. Из-за дверей или из-за администратора Бодомгул, не знаю.

– В общем, я вызвала слесаря. Он обещал прийти час назад и все еще идет. Мне пора на репетицию к бизонам, а встретить его некому. Сможете?

Конечно, я смогла. Я же сегодня специалист по утешению печальных женщин.

Слесарь, невысокий жилистый мужичок, явился, как только Марина Игоревна ушла к старшей группе, оставив меня на администраторском посту.