Светлана Нина - История в зеленых листьях

Со временем Мира всё больше стала походить на отца в раздражительности и нелюбви к помехам. А нетерпимость к досаждающим мелочам, к которым он относился с истинным равнодушием, возникла откуда-то извне, в процессе метаболизма, и привела к расшвыриванию вещей по доступным углам квартиры. Мире льстила эта параллель, хотя она и признавала, что мать одарила её своим нутром, которое вдоволь обрастало характером и злободневностью и от которого сбежать было уже невозможно. Остальное лишь нарастало на кости, а сердцевина – то, как обе взирали на мир, хоть и видели противоположное, – роднила их куда больше полуночных разговоров и одинаковой фигуры. Мира была груба и угрюма, но ей впервые за всю жизнь, наполненную нелепыми страхами и кровавым притиранием к людям, так и оставшимся чужими, стало плевать на остальных. Это не нравилось Мире, она видела в этом начало пути к деменции, но освобождение было слишком сладостно, чтобы повернуть всё вспять. Подумать только, совсем недавно она лучилась лаской и нежно поглядывала на Тима…

Мира вообще перестала кому-то что-то рассказывать и тем более пытаться понять мнение собеседника на сей счёт. Она говорила – и это была уже констатация, а не призыв к дискуссии. Её характер, выточенный под безапелляционность современности и подпитываемый общением с аналогично мыслящими подругами, твёрдо стоящими на земле, испортился безоговорочно.

– Почему это тогда так занимало меня – каждое чьё-то слово, каждый взгляд… Вот почему я боялась, что и ты уплывёшь от меня, – заключила Мира.

– Я? – запоздало удивилась Варя, до этого внимавшая с неподвижной задумчивостью.

– Да. Когда ты сбавляла темп.

– Так ведь и у меня бывали свои дела, – с нежной улыбкой отозвалась Варя. – И у тех бывших твоих друзей они были.

Мира внимательно всмотрелась в ненаглядное лицо, ища там следы осуждения и отторжения.

– А ты слишком много ищешь доказательств охлаждения к тебе.

– Это результат эгоцентричности.

– Мне бы это не повредило. Полезная черта.

– Ты недавно разглагольствовала о любви ко всем как высшем предназначении.

– Широта взглядов характеризует мыслящего. Да и «я» входит в понятие «все».

Варя улыбнулась.

– Арсений бы поспорил с тобой.

– Да. Чёртов приверженец приоритета социума над личностью, не следующий собственным заповедям. А у нас в стране ничего не меняется веками в головах… шаг вперёд и два назад.

– Арсений – человек, бродящий в тумане и будто ищущий конца. Может, этим мы и подошли друг другу. Пытались исцелить друг друга от внутренних царапин.

Мира вздрогнула – Варя редко говорила об Арсении. В основном их разговоры переходили в метафизические области.

А лишь несколько месяцев назад Арсений, умиротворённый безбурной улыбкой, расслабленно отзывался на её стенания.

Почему-то именно к этому человеку тянуло тогда больше всего. Просто прийти. Как к духовнику, безукоризненность которых достижима лишь в рассказах недалёких.

Лежала она на животе в длинной юбке. Перед ним, неприкрытая. Быть может, думая о том, каково было бы испробовать роль защищённой жены взрослого мужчины, а не кривляющегося мальчика вроде Тима. С выточенными плечами, перемежающимися худобой рук в обрамлении коротких рукавов. Он добродушно оглядывал её сверху вниз и в чём-то убеждал, отринув прежний подтекст подобных встреч. Красноречиво отстаивать свои взгляды, какими бы изогнутыми они ни были, все значимые для неё мужчины были горазды. Как неожиданно приятны оказались отношения, лишённые обузы интимности…

– Один всего? – спрашивал он своим иронично-надтреснутым голосом, в котором Мира угадывала удивление и какую-то жалостливую заботу.

– Некоторые не влюбляются вовсе, – отвечала она, потерянно рассматривая собственные ногти и будто мечтая исчезнуть и одновременно быть понятой и одобренной.

Арсений задумался, как будто жалея о чём-то.

Мира представила, как приподнимется и медленно проведёт пальцем по его губам. Затем обратной стороной ладони по щекам со слегка отросшими волосами. Даже пережитое не отражалось на этой изматывающей тяге иррационального, тысячу раз взвешенного и запрещённого себе.

А он зацепит её, проходя мимо, и остановит ладонь на изгибе чуть ниже талии. Губы в водовороте непознанного будут пахнуть теплом и кровью. Пойманный образ на мгновение озарит происходящее.

Чувство, которому не хватило запала обратиться в страсть, которую всё равно никто бы не пожелал перерасти.

– Не надо делать то, о чём оба будем жалеть, – непременно отстранится он с этим вдумчивым взглядом сегодняшнего всепрощения и расслабленности.

И искра, подобно миллиардам, потухнет.

– Любовь – только для творчества и ради сознания собственной необходимости, – отчеканил Арсений. – И доступна она отнюдь не всем, как и общая небесполезность бытия.

Мира скривила рот от заурядности этих заявлений, озвученных с видом всезнающего пророка. Она подумала, что редкостно преломленный нарциссизм Арсения требовал забивать мозги обеим женщинам, угодившим в его распоряжение.

– Но женщине нужны нежность и прикосновения, – пафосно отозвалась она. – А не только возвышенные и пустые речи.

Арсений раздражённо повёл головой. Откуда она только взялась, проклятье на его голову? Взялась и уничтожила его семью. Где-то он слышал тезис, что сторонний человек не может разбить крепкие отношения. Но все людские мнения двояки…

– Вы любовью живёте. Не можете найти себе место в мире.

– Ты по сторонам смотрел или на сериалы по федеральным каналам? Кто из современных женщин живёт лишь любовью? Создал себе стереотип и упиваешься им. Так было, когда вы нам ради собственного удобства отреза́ли пути ко всему остальному, и мы вынуждены были развивать лишь сферу чувств, а выражаться в плетении кружев. Женщины прикрывают любовью свою потребность быть признанными обществом, а для этого им нужен мужчина. Зачастую даже не важно какой. А красивые сказки про самоотречение – вывернутая система ценностей и общественные барьеры.

– Я знаю, как ты любишь разглагольствовать.

Мира раздражённо смолкла, забыв непроизнесённую фразу.

– Ну, я хотя бы не насилую женщин за деньги.

Вот оно, сказала! То, что подтачивало, изливалось желчью. Её живой взгляд покрылся налётом безжизненности и тусклости северного льда.

Арсений напрягся. Мира смотрела на него со странной смесью омерзения и пустоты на месте когда-то развивавшихся в душе уважения, симпатии и ревности.

– Что молчишь?

– Манипуляция чувством вины… как это старо, но неизменно работает. Свободные люди, нашедшие себя и отделившие зёрна от плевел, никому не нужны.