Бонни-Сью Хичкок - Запахи чужих домов

— А даже если оно и так, какой толк в том, чтобы задерживать дыхание? — сказала мама, и папа согласился. (Странно, но это была одна из немногих вещей, по поводу которых они были полностью согласны друг с другом, и раздражались они одинаково сильно, стоило мне заговорить об этом.)

Мне кажется, это ничем не отличается от других суеверий, с которыми живут рыбаки. Ну ведь серьезно, если бананы на борту возить опасно, то почему в этом ангаре не могут водиться привидения?

Теплоход «Матанаска» пришвартован у паромного терминала, но, когда мы проплываем мимо, я вижу, как на него грузят машины. «Матанаска», скорее всего, обгонит нас, потому что «Кальмар» не может идти быстрее восьми узлов, а скорость огромного парома намного выше. Нас здорово покачает, когда теплоход будет проходить мимо, так что папа складывает тарелки в буфет и убирает все со стола. Я смотрю на прилипшую к потолку овсянку, которая осталась с того случая, когда при встрече с паромом, еще и в непогоду, на лодке все летало в разные стороны. Была бы здесь мама, она бы наверняка взбесилась, что никто не потрудился отмыть потолок, но, думаю, эта овсянка служит папе и дяде напоминанием, что вещи нужно убирать. А может быть, мама права и папе с дядей просто лень.

Я чувствую, как моя обида от того, что я не смогу танцевать, начинает рассеиваться, хотя часть меня хочет, чтобы она осталась со мной, как камушек в кармане, который я втайне ото всех могу перекатывать в ладони.

И хотя мне на самом деле хочется выбрать занятия танцами, стоит признать, в этой части Аляски пахнет намного лучше благодаря мятному аромату леса Тонгасс, с его огромными кедрами и тсугами [15] Хвойная порода вечнозеленых деревьев семейства сосновых. и всей его пышной зеленью. На севере тощие черные ели выглядят так, будто они все время пытаются набрать воздуха в легкие, а их корни задыхаются под слоем вечной мерзлоты. Один штат, два климата, которые отличаются, как и мои родители; во мне есть что-то и от папы, и от мамы, и в каждой части Аляски есть что-то от меня.

— Пап, я пойду на мостик. — По пути я беру спасательный жилет. Хочу отработать связку, которую мы разучили прямо перед моим отъездом, чтобы не забыть.

На мостике запахи еще сильнее, и они почти сводят меня с ума. Соль, и мята, и рыба, и ветер с примесью топлива. Мои руки и ноги обмякли, как будто они сделаны изо мха. Раньше я представляла, что мама и папа нашли меня в лесу и что я была волшебным созданием, вышедшим из мшистого — точь-в-точь борода старика — болота. Это кажется правдоподобным теперь, когда я делаю пару оборотов на месте, пытаясь привыкнуть к морской качке и поймать ритм танца, который исполняет лодка.

А вот и «Пеликан» — надувная синяя шлюпка, которая была моим лучшим другом каждое лето, что я проводила на лодке. Она знает меня лучше всех, и когда я забираюсь в нее, все мое тело расслабляется, и я слышу, как она шепчет, что очень рада вновь меня видеть. Я медленно погружаюсь в сон.

Чуть позже, когда я встаю и спросонья не понимаю, где нахожусь, я чувствую, что «Кальмара» трясет от волн, выбегающих из-под другого судна. Нас обгоняет паром «Матанаска», а рядом с ним плещется стая косаток, и я впервые вижу, чтобы они так близко подплыли к большому кораблю. А потом я вижу еще кое-что, чего быть не должно. Даже если бы я закричала, никто бы меня не услышал. И только когда становится уже слишком поздно, мой голос наконец вырывается из горла и сливается с криком косаток.

Если бы я не верил в то, что люди, которых мы любим, заботятся о нас и после своей смерти, я бы не сидел сейчас здесь среди багажа, обнимая колени в страхе пошевелиться. Джек заснул, положив голову на брезентовую армейскую сумку, с таким видом, будто он всю жизнь проспал в багажном контейнере по дороге в континентальные штаты. Ему четырнадцать. Сэму, моему второму брату, шестнадцать, на год меньше, чем мне; но, в отличие от меня, он такой мечтательный и невинный, иногда его наивность меня пугает. Сейчас он выглядит не таким расслабленным, как Джек, наверное, потому что его длинные ноги едва помещаются и он подтянул их к подбородку. А еще он не уверен, что пробраться на паром тайком было хорошей идеей.

Мы здесь без билетов, уплываем на теплоходе «Матанаска». Раз уж я представил вам Джека и Сэма, скажу, что из нас троих я не только самый старший, но и самый рассудительный.

— А мы сможем выходить на палубу посмотреть на косаток? — спросил тогда Сэм, будто ему нужна была какая-то причина, чтобы сбежать от маминого ужасного бойфренда Натана Ходжеса.

Не хочу сказать ничего плохого о маме. Она подождала какое-то время, на случай если папа окажется жив, а потом сдалась. Намного раньше меня и уж точно быстрее, чем Сэм.

В какой-то момент я заметил, что у мамы постоянно усталый вид, и понял, что каждую ночь она выскальзывает из дома к кому-то на свиданку. Лучше бы так и продолжалось, но нет, она притащила домой этого парня. Я глазам своим не поверил, когда его увидел. Натан Ходжес оказался низкорослым толстяком с короткими ногами и с руками неандертальца. Когда он держал пивную банку, мог своими жирными пальцами, похожими на сосиски, закрыть все буквы в слове Budweiser , кроме последней r . Конечно, нельзя судить человека по внешности, но и когда он открыл рот, привлекательнее не стал. Вместо слов Натан изрыгал команды, которые мама тут же бросалась выполнять, а еще он шлепал ее по заднице, когда она проходила мимо. Вдобавок ко всему, Натан не слишком жаловал Джека, а мама, казалось, ничего не могла с этим поделать. Она была примерной матерью и доброй женой человека, который ее боготворил, а потом привела с улицы первого встречного шелудивого пса. Как такое возможно?

— Ты слишком молод, Хэнк, — ответила она, когда я спросил ее, что, черт возьми, она творит. — Дождись сначала, когда твоя жизнь покатится к чертям, а потом суди.

— Она уже катится к чертям, — ответил я.

— Твой отец был замечательным человеком, но его никогда не было дома. Все местные ребятишки возносят папаш до небес и пересказывают друг другу их байки. Вы, мальчишки, думаете, что все эти истории такие таинственные и романтичные, поэтому делаете из отца героя. Но пока отцы там рыбачат, женщины остаются дома и тащат на себе все. Легко считать святым человека, который погиб. А я кто? Очередная вдова рыбака, на которую осталось несколько голодных ртов.

Она опустила взгляд в чашку растворимого кофе Hill Bros., как будто просила у той поддержки. В тот момент я, кажется, возненавидел ее за то, что она жива. Мне стыдно в этом признаваться, но ничего не поделаешь.

— По крайней мере, сейчас у меня есть человек, который каждый вечер возвращается домой, — сказала она так, будто была сдувшимся воздушным шариком, который летал по комнате, пока из него медленно выходил воздух, а теперь наконец-то приземлился.