Бонни-Сью Хичкок - Запахи чужих домов

Чувствую, что Джеку не нравится мой план. Он с отвращением смотрит на тарелки на столах. И этот парнишка десять минут назад держал в руках резинку, покрытую куриным дерьмом, и говорил, что она приносит удачу.

— У меня есть деньги, Хэнк. Я куплю нам поесть, — говорит Джек, пока я рассматриваю банан скорее в коричневой, чем желтой, но все еще целой кожуре. Я убираю его в пластиковый пакет, который захватил как раз на этот случай. Я не слишком предусмотрительный, но кое-что смог предвидеть. Вслед за бананом в пакет отправляются полпачки чипсов и куриная нога, к которой, кажется, никто не притрагивался. Огромный гамбургер, истекающий кетчупом, я оставляю на тарелке.

— У тебя нет денег, Джек. Откуда бы им у тебя взяться?

Тут кассир бросает на нас подозрительный взгляд, и я тащу Джека за куртку в другой конец столовой. Если мы не будем высовываться, то нас не скоро заметят, а может, и вовсе не обратят внимания, ведь мы, по сравнению с некоторыми пассажирами, выглядим вполне пристойно. Мы стараемся держаться подальше от парня в тюбетейке, одетого в черный кожаный костюм. Он здесь вместе с девушкой, у которой на щеке татуировка в виде ворона и которая, кажется, одета в спальный мешок. Из боковой молнии торчат ее голые ноги, так что она похожа на тучную русалку.

Джек хватает с полки для специй баночку тертого пармезана и, будто пьяный матрос, высыпает сыр себе в рот. Господи, Джек, ты что, смеешься надо мной?

На палубе мы никак не можем найти Сэма. Неужели нас так долго не было? Кажется, Джеку, грызущему куриную ногу, все равно. Видимо, он поборол брезгливость к объедкам. Мы обходим паром с носа до кормы, и с каждой минутой мне становится все страшнее. Зачем я оставил его здесь одного? Я замечаю, что почти на том же месте, где мы последний раз видели Сэма, теперь стоит куриная хозяйка. Она вцепилась в ограждение, ветер раздувает ее волосы, которые образуют цилиндр над ее головой, как будто их засасывают пылесосом.

— Здесь стоял мой брат, — говорю я ей. — Он хотел посмотреть на китов. Вы его не видели?

Женщина шумно вдыхает. Когда она оборачивается, ее волосы взмывают вверх и теперь развеваются на ветру в обратном направлении, будто ими управляет невидимый кукловод. Я бы даже посмеялся, если бы так сильно не беспокоился о Сэме.

— Вы видели моего брата? — Я подхожу к ней почти вплотную. Она молчит, я беру ее за плечи и слегка встряхиваю, чтобы привести в чувство. Такое ощущение, что я держу в руках паутину. Сначала мне кажется, что она рассыплется прямо у меня в руках, но потом она хватает меня за щеки и притягивает мое лицо к своему. И обдает зловонным дыханием:

— Никто не знает, каково быть тобой. Никто! Слышишь меня?

Я закрываю глаза. Даже не видя Джека, я чувствую, что он делает. Он обнял руками женщину за пояс и сжал ее с такой силой, что та понемногу начала ослаблять хватку и убрала пальцы с моих пылающих щек. Я слышу, как Джек пытается ее успокоить:

— Не бойтесь. Все в порядке. Не бойтесь.

Если она единственная, кто видел, что произошло с Сэмом, то мы влипли. Сомневаюсь, что она сможет рассказать нам что-то. Теперь уже я будто состою из тонкой дымчатой паутины, которую может разорвать малейшее дуновение ветра.

Когда Дора выиграла в The Ice Classic, дети в Берч-Парке стали задумываться. Если она смогла, то, возможно, и им улыбнется удача. Все хотели прийти к успеху по дорожке, проторенной Дорой. Но меня не так просто было одурачить.

Если происходило что-то неправдоподобно хорошее, я старалась не дышать и не верила в это до конца. И, как оказалось, я правильно делала. Бабушка нашла белую футболку Рея и бросила ее в стирку, не догадываясь, чья она и что она для меня значит. Она уже почти не пахла кедром к тому времени, как я узнала, что Рей встречается с Деллой Мэй, одной из тех новеньких девочек, кто переехал из Внешнего Мира. Мне было слишком стыдно вновь столкнуться с миссис Стивенс, и Рей довольно быстро дал мне понять, что он хочет встречаться с девочкой, которая оставалась бы у него на ночь, а не только болтала с ним вечерами по телефону.

Сначала я сказала бабушке, что у меня грипп, и, если честно, сама на это надеялась. Через некоторое время я поняла, что это точно не грипп, и, я уверена, бабушка это тоже знала, но она ничего мне не сказала, даже когда я стащила целую коробку соленых крекеров и спрятала ее в своем школьном шкафчике.

Рей проходил мимо меня и делал вид, что мы не знакомы. Их отношения с Деллой Мэй могли бы стать сюжетом для какой-нибудь душещипательной песни в стиле кантри-вестерн: Делла постоянно держала Рея за руку, будто, отпусти она его хоть на секунду, снова оказалась бы в Техасе. «С тобой могут случиться вещи и похуже», — думала я, но кем я была, чтобы ее предупреждать.

У нее был забавный акцент, и, произнося имя Рея, она так долго тянула звук «э», что я слышала его, даже когда они, дойдя до конца коридора, поворачивали за угол у сломанного питьевого фонтанчика.

А я стояла, глядя на этот фонтанчик, и представляла, что в нем заключена волшебная сила и, если выпить из него зелье, время повернется вспять. Мне было бы достаточно отмотать жизнь до тех соревнований, когда он шлепнул меня полотенцем по попе и пригласил на вечеринку, и тогда я бы ответила «нет». Но из фонтанчика за все то время, что я учусь в школе, не лилась даже вода, так что я, очевидно, хотела слишком многого.

У меня не было плана на будущее, я знала только, что никогда не расскажу Рею о том, что произошло. Я должна была как-нибудь справиться со всем сама, потому что больше никогда-никогда не собиралась никому доверять.

К счастью, учебный год закончился, моя тайна была еще маленькой, в школе ее никто не заметил, мне удавалось скрывать ее ото всех, даже от Сельмы. Первую половину летних каникул я проспала. Почти убедила себя, что я Спящая красавица и что если смогу провести в забытьи следующие несколько месяцев, то проснусь другим человеком. Тогда я этого не знала, но в каком-то смысле именно это и должно было произойти; только я и представить не могла, как сильно жизнь будет отличаться от сказки.

— Ты уверена, что тебе нужно доесть всю эту ветчину, а потом еще смолотить миску хлопьев Cap’n Crunch и еще три тоста с арахисовой пастой? — спрашивает меня Лилия утром. — Что-то ты растолстела, Руфь.

— Что ж, очень мило с твоей стороны, — отвечаю я, сердито взглянув на сестру, и отправляю в рот большой кусок отвратительного мясного суррогата розового цвета.

— Дело твое. Но недавно Банни кое-что сказала мне об этом, — не унимается она. — Она сказала, что даже Дора заметила.

Ну разве это не чудесно? Дора, о жизни которой нам известно все до мельчайших подробностей, включая цвет ее ночной рубашки, решила, что может обсуждать мой вес. Наверное, она думает, что после ее победы в The Ice Classic мы забыли ту сцену с ее отцом?