Мауро Корона - Двадцать веселых рассказов и один грустный

Короче, он пополнил счёт своего мобильника, а не моего. Вот он, классический метод Протти. Но есть и другие.

Например, некоторое время назад он пришёл в бар «Звезда» в рваных, словно хохочущих во всё горло ботинках. Я удивлённо спросил:

– Ичо! Чёрт, у тебя что, не приличной обуви?

– Нет, – отвечал он смиренно, но без тени печали.

– Пойдём-ка в мою берлогу, – проворчал я.

Добравшись до заваленной всяким хламом дыры, помпезно называвшейся студией, я достал из клюва деревянной совы-копилки двести евро и отдал их ему.

– Иди и купи себе пару нормальных туфель.

– Спасибо, – отвечал он.

(У Ичо есть, как минимум, редкий дар говорить «спасибо».)

На следующий день он появляется в новёхоньких коричневых мокасинах.

– Стоят прилично, – говорит, – но я верну тебе сдачу.

– Не надо никакой сдачи, оставь себе, купи лучше выпивки.

Прошло несколько месяцев.

(Ичо ужасно невезучий, иначе он не очутился бы на улице, точнее, даже ниже – в сточной канаве.)

Сидим мы, значит, после обеда в баре «Звезда», попиваем кофе. Входит чувак чуть за сорок, высокий, одет хорошо – типичный такой мужчина в добром здравии и на хорошем месте. Завидев у стойки Ичо, тепло его приветствует. Потом опускает взгляд на туфли и восклицает:

– Блин! Сидят отлично, выглядят идеально! То, что надо! А как остальное? Подошло?

Я гляжу на Ичо. Тот жестом показывает чуваку, чтобы заткнулся, но уже слишком поздно.

– Ну-ка, ну-ка? – вмешиваюсь я, обращаясь к этому типу. – Что там за дела с туфлями?

И в конце концов мне удалось вытянуть из них правду. Новоприбывший, дальний родственник Ичо, живущий на озере Браччано [3] Около 30 км от Рима. , из жалости к ближнему пару месяцев назад привёз тому кое-какой одежды, в том числе новенькие мокасины. Почуяв выгоду, Ичо купил у нашего общего друга Сильвио драные ботинки и разыграл спектакль. Поняв, что дельце раскрылось, он больше не проронил ни слова. Впрочем, я тоже вопросов не задавал, даже не спросил, куда он дел деньги.

Следующий обман оказался ещё более грязным.

После финансового краха Ичо некоторое время работал пастухом. Прознав об этом, одна дама из Порденоне попросила его поухаживать за пони её дочери, которая уехала учиться в Лондон. В течение года о нём нужно было заботиться, а в городе трудно найти конюшню, сено и инвентарь, подходящий для выполнения этой задачи.

Убеждённый существенным задатком и твёрдыми гарантиями зарплаты, Ичо с радостью согласился. Десять месяцев подряд двадцать седьмого числа, подобно любому уважающему себя работнику, он отправлялся в Порденоне и получал от дамы деньги на содержание лошадки.

Проблема возникла, когда дама решила навестить пони: оказывается, Ичо продал его паре туристов уже через неделю после получения. Небеса разверзлись! Посыпались угрозы судебных исков, мести, составлялись списки обид... Но этим дело и кончилось, поскольку ничем иным кончиться не могло. Ичо же нищий: что с него возьмёшь, кроме пустой комнаты, плиты, кровати и мокасин римского родственника?

Как-то мне надо было съездить в Удине, чтобы прочитать лекцию о возвращении человека к земле – не в смысле смерти, а в смысле фермерства. Поехали, как обычно, вдвоём с Ичо: Санчо Панса и Дон Кихот, Бим и Бом или, точнее, водитель и пассажир. На время передвижения по родным просторам я прикупил Telepass, чтобы облегчить путешествие и не терять времени даром на въездах и съездах со скоростных шоссе. Разумеется, устройство было у Ичо, поскольку и машину вёл именно он: мои-то права пожизненно просрочены.

Приехав в Удине, Ичо сообщил, что на окраине есть супермаркет, где продукты продают по таким низким ценам, что поверить невозможно.

– Придётся, конечно, постоять в очереди, – сказал он, – но такой возможностью грех не воспользоваться.

В общем, я дал ему сто евро, чтобы он постоял в очереди. Сам я был очень занят (подготовка к конференции и она сама отняли у меня добрых четыре часа), так что с Ичо мы увиделись только поздно вечером в ресторане, где был заказан ужин. Он был спокоен. По крайней мере, казался таковым. Я спросил, удалось ли ему затариться. Он ответил, что да, набрал полный багажник. Мы вернулись домой, и я сразу об этом забыл.

Месяца через два или три из банка приходит выписка по счёту за поездки по скоростным шоссе, и я осознаю, что там фигурирует съезд в Виллессе, который находится уже в Гориции. Но я не помнил, чтобы мы туда ездили. В то время я часто пил и потому много в чём не был уверен, так что позвал Ичо и поинтересовался, как в счёте мог всплыть съезд в Виллессе. Тут он включился на полную:

– Как это не помнишь? Мы же ездили в Градиска д'Изонцо!

Но я не помнил.

Он настаивал:

– Градиска, говорю же!

Хотя в то время я действительно часто напивался, но такого долгого путешествия забыть не мог. Из Градиска-д'Изонцо я точно не возвращался, здесь я его припёр:

– С трудом верится, малыш.

И правда, как всегда, вылезла наружу. Расставшись со мной в самом начале вечера, он взял сто евро и отправился играть в казино в Нова-Горице. И вдрызг проигрался! Как, впрочем, и всегда. Когда он снова объявился, мне даже в голову не пришло заставить его открыть багажник и посмотреть, есть ли там покупки. Хотя, думаю, я бы всё равно этого не сделал – как минимум из уважения.

А сколько раз он обжуливал меня, заставляя мучиться голодом! Как-то попросил сотню евро, чтобы набить угрожающе пустой холодильник.

– Верну, как только смогу, – бормотал он, прекрасно зная, что никогда не сможет отдать мне деньги – разве что купит билет моментальной лотереи и выиграет миллион. Испарившись с сотней евро в кармане, он до утра не отвечал на телефонные звонки. Я звонил – он не брал трубку. Чёрт, может, он умер? Но нет, не умер. Назавтра около полудня мы увиделись.

– С возвращением, – сказал ему я. – Заплати хотя бы за весь тот кофе, который я выпил с тех пор, как ты исчез, не сказав ни слова.

– У меня ни лиры, – честно ответил он.

– И что же ты с ними сделал?

Ответ был обезоруживающим и по-чеховски кратким:

– Двадцать – бензин, сорок – мотель, сорок – шлюха.

Ему пришлось доехать до самого Удине, чтобы найти хоть одну.

– Имею право, хотя бы изредка, – заключил он.

В этом весь Ичо.

Я уже потерял счёт уловкам, с помощью которых он выкручивался из самых разных ситуаций; было бы слишком утомительно перечислять их все. Я каждый раз помираю со смеху, поскольку это настоящие произведения искусства, а я – его страстный коллекционер.

Последний обман датируется этой зимой, холодной и совершенно бесснежной. Зимой 2011-12.

Поутру Ичо заявился в мою берлогу рассказать, что впустил в дом кошку, а выходить она не желает.

– Так оставь её, – ответил я, – будет тебе компания.