Кейтлин Моран - Стать Джоанной Морриган

Поначалу они сидят в гостиной, и я подаю остроумные реплики каждый раз, когда возникают паузы в разговоре. Если кому-то приспичивает в туалет, я выбираюсь из ванны и стою в коридоре, завернувшись в Элов махровый халат. Дверь деликатно закрыта.

Но ближе к утру все ужираются в хлам, и границы стираются. Рушатся и социальные барьеры между людьми и русалками, и физические барьеры между ссущими в унитаз и стоящими в коридоре. Вечеринка перемещается сперва в коридор, а потом и в ванную. Кто-то из «Дымовой завесы» угощает меня польской водкой («Чистейший продукт – прочистит тебя изнутри, зайчик»). Кто-то садится на батарею, кто-то – на подоконник. Окно распахнуто настежь. За окном – крыши Брайтона и звездное небо. Если кому-то надо отлить, он отливает при всех. Я заставляю Эла и кого-то из «ДЗ» поцеловаться друг с другом, потому что сейчас время «Suede», и после одиннадцати вечера все притворяются чуточку бисексуальными.

В четыре утра боль наконец отпускает. Я выбираюсь из ванны, вешаю мокрую комбинацию на батарею, закутываюсь в полотенце и падаю спать на кровать – в ногах у Эла, как собака.

Наутро я себя чувствую просто волшебно. Как будто я заново родилась. Или, вернее, возродилась. Как это бывает, когда у тебя все болело, а теперь вдруг не болит и ты к тому же неплохо выспалась. Алкоголь все-таки поборол инфекцию. Прочистил меня изнутри, как и было обещано. Все еще спят. Я иду в кухню – на цыпочках через гостиную, где вся «Дымовая завеса» в полном составе дрыхнет вповалку прямо на полу, завернувшись в старые пледы.

В кухне бардак и мерзость запустения. Повсюду валяются пустые банки из-под пива и бутылки из-под водки, в пепельницах громоздятся окурки и горы пепла помпейских масштабов, в раковине лежит разбитая бутылка, вино разлито по грязным тарелкам, как кровь.

Боль сделала меня мудрее и старше. Вчера я отдраила всю квартиру, как хорошая девочка. Сегодня все идут лесом. Работа по дому – она никогда не кончается. Но теперь как-нибудь без меня.

Я завариваю себе чай, скручиваю сигарету, открываю окно и сажусь на подоконник – смотрю на город, раскинувшийся внизу. На мне только короткая синяя комбинация, и я сижу так, что любому прохожему, если он запрокинет голову, откроется замечательный вид на мою голую пиздень. Но мне все равно. После вчерашних терзаний это чудо, что она вообще есть. Я горжусь ее стойкостью. И прохожие тоже должны восхищаться ее волей к жизни. К тому же утренний ветерок очень даже приятно ее обвевает.

Я тихонько покрякиваю в ответ чайкам – ква, ква, – и вдруг у меня за спиной раздается какое-то шебуршение. Это один из «ДЗ», весь взъерошенный, приплелся в кухню и ищет сигареты.

– Скрутишь сам? – говорю я, предлагая ему Элов кисет с табаком.

Он глядит мутным взглядом, берет кисет, садится за стол у окна и приступает к процессу сборки сигареты, а заодно и себя самого – в преддверии нового дня.

После первой затяжки он долго откашливается, а потом говорит:

– Хорошо мы вчера погуляли.

– Да! – отвечаю я бодрым голосом. – Это лучшая ванная вечеринка из всех, которые у меня были.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает он, глядя на меня из-под спутанной челки. – Вчера ты выглядела жутковато.

– Мне казалось, я выглядела роскошно. Как Стиви Никс под опиатами.

– Нет. Жутковато, – говорит он, затягиваясь сигаретой. В углу стоит магнитола. Диск так и играет – тихонько, со вчерашней ночи – на бесконечном повторе. Серж Генсбур. «Мелоди Нельсон». Это я настояла, чтобы поставили этот диск. «Альбом потрясающий! Как будто тебя затянуло в чувственный вихрь, в возбуждающий калейдоскоп! – объявила я им и рассказала о Джоне Кайте. – Я побывала и в его ванне тоже! Это не первая в моей жизни ванная вечеринка с рок-звездами!»

– Этот альбом посвящен рыжей девчонке из Ньюкасла, – говорю я сейчас.

– Да ладно! – удивляется мой собеседник.

– Честное слово. Слушай внимательно. Он поет: «Бла-бла-бла на французском, опять на французском, Ньюкасл» .

Мы молча слушаем, как мелодия превращается в приливную волну, бьющуюся о песню.

– Ты слышал? – говорю я на нужном моменте. – Ньюкасл!

Парень заваривает нам чай, и мы целый час разговариваем о Серже Генсбуре. В те времена еще не было Интернета, и мы узнавали всякие интересные штуки о музыке именно так: из разговоров друг с другом, от самых разных людей, по чуть-чуть. Иногда приходилось срываться из дома в три часа ночи и тащиться в какой-нибудь бар в центре города, чтобы разузнать что-нибудь, что спустя двадцать лет каждый найдет за пятнадцать секунд, подключившись к Сети со смартфона, в автобусе. Мы делимся знаниями о Генсбуре, словно сельские кумушки-сплетницы:

– А я слышала …

Мой собеседник – его зовут Роб – скручивает еще одну сигарету и вдруг говорит:

– Знаешь, а ты не такая, какой я тебя представлял.

– А какой ты меня представлял? – говорю я польщенно. У меня есть репутация!

– Ну, такой… Если судить по тому, как ты пишешь. Я думал, ты… – Он запинается, подбирая слова. – Злющая и свирепая. Я тебя даже боялся. А ты нормальная.

– Боялся?

– Ага. Ну, ты сама знаешь.

Я вспоминаю свои последние обзоры. В рецензии на «Я заставлю тебя попотеть» группы «C+C Music Factory» я пошутила насчет того, что один из членов группы – «+С» – недавно перенес менингит: «Температура под сорок и вправду заставит тебя попотеть. В отличие от этой так называемой музыки в так называемом стиле хаус, предназначенной исключительно для того, чтобы раздухарившееся начальство лапало под нее секретарш на рождественских корпоративах».

В обзоре «Inspiral Carpets» я писала – и повторила неоднократно, на все лады, – что они слишком уродливые для поп-звезд: «Поп-звезды должны быть похожи на Дэвида Боуи: сплошь сверкающий лед, и слоновая кость, и роскошные меха, ниспадающие с плеч. Когда покупаешь сингл Боуи, ты как будто заходишь в салон Тиффани и выбираешь себе диадему с бриллиантами. Но когда сингл выходит у «Inspiral Carpets», это похоже на тот неловкий момент за неделю до Рождества, когда к тебе в дверь звонят местные мусорщики, топчутся на крыльце и бубнят: «С Рождеством, хозяйка», – в ожидании чаевых. Они слишком страшненькие для поп-группы. Это не группа, а парад уродов».

И конечно, статья о «U2», в которой я называю Эджа долбоебом, хотя, как я уже говорила, втайне я обожаю «U2».

– Все группы, какие я знаю, тебя боятся. Слушай, ты только о нас ничего не пиши, – говорит Роб полушутя-полусерьезно и смущается, как человек, который сказал слишком много.

– Я и не собиралась о вас писать! Вы мне нравитесь! – говорю я. – Я пишу только о группах, которые мне не нравятся.

Роб озадаченно хмурится.

– О группах, которые тебе не нравятся ? Почему?