Леонид Иванов - Леший

За шторкой снова раздалось весёлое хихиканье. Венька хотел было пугающе зарычать, но вдруг изменил решение и просто молча ввалился в комнату прямо на кровать девчонок.

Как только лохматое чудовище, всё заросшее грубой шерстью вкатилось в постель прямо на голые тела сестёр, они дико завизжали. Одна вскочила и с криком «Бубулечка-а-а-а!» бросилась из комнаты, вторая замешкалась, выбираясь из-под навалившегося на неё мохнатого зверя, соскользнула с кровати на пол и на четвереньках поползла в горницу, не в силах кричать. Из её горла вырывалось только едва слышное: «Мамочки, ой, мамочки… ой, спасите…».

Венька, путаясь в полах полушубка, тут же выбрался на улицу, вместе с лестницей заскочил за угол дома и стал слушать поднявшийся в горнице переполох.

Девчонки ничего толком не могли сказать бабе Мане, только сбивчиво пытались объяснить, что к ним в постель прямо через окно залезло какое-то огромное лохматое чудовище, от которого они едва-едва сумели спастись.

Баба Маня выглянула в окно, долго всматривалась в пугающую темноту ночи, но ничего не увидела и стала успокаивать внучек, что это им обеим привиделось во сне.

— Да какое во сне, бабулечка, — заикаясь от пережитого страха, говорила Катя. — Мы же ещё и не спали, всё твоих деревенских женихов обсуждали, планы на жизнь строили, и вдруг тако-о-о-е! Может это снежный человек приходил? Бабулечка, ты не знаешь, тут снежные человеки водятся?

— Да што глупости-то молоть? — отмахнулась баба Маня. — Какие тут снежные человеки. Ишь чево напридумывали со страху-то! Привиделось вам, почудилось.

— Бабулечка, да какое почудилось! Я же ему в шкуру двумя руками вцепилась, пока с постели выбралась. Кажется, даже клок шерсти вырвала.

— Ну, пойдём, поглядим, што ты там вырвала, — баба Маня шагнула в комнату девчонок, чиркнула спичкой, зажгла лампу. На постели и впрямь лежал небольшой клок чёрной шерсти.

— Свят, свят, свят! — забормотала испуганная баба Маня и начала неистово креститься. — Говорено вам было, окно затворяйте, дак нет. Лешего вон ишо из лесу звали. Вот и накликали.

Баба Маня затворила рамы, закрыла их на шпингалеты.

— Ложитесь, давай.

— Ага, а вдруг оно под кроватью прячется, — сказала забившаяся в угол бабушкиной кровати Валя.

Баба Маня с кряхтеньем тяжело опустилась на колени перед кроватью, заглянула, пошарила рукой.

— Нету там никого, спите, давай. А то вон уже и светать скоро начнёт.

— Бабулечка, милая, а можно я с тобой спать останусь?

— Не дури, Валька! Троим нам тут не уместиться, а Катьке одной ишшо страшнее будет. Можите свет оставить, коли страшно. Всё, иди давай, не дури. Мне тоже спать надо.

Венька слышал, как девчонки укладывались спать, хотел было постучать в раму, но решил, что для первого раза и этого будет вполне достаточно. Лучше он завтра ночью на сеновал стучаться будет.

Ухмыляясь во весь рот, он довольный своей шуткой, шёл домой по тёмной и пустынной деревенской улице. И снова только Дамка подала голос, докладывая, что она исправно несёт службу, охраняя деревню от незваных гостей и всякой лесной нечисти.

Чёрного ручья Настя не боялась, пока Ефросинья однажды не брякнула, что там привидение живёт. Мол, испокон веку там чудится, и нечистая сила озорует. То прямо в луже лошадь распрягётся, как у Михеича было, то трактор заглохнет, как у Фёдора, то целой компанией с Троицы ночью возвращались, женщину в белом саване видели. А через несколько дён Фёкла-то, царствие ей небесное, и померла в одночасье. А ведь не болела ничем до этого.

— Да я же детдомовская, — отмахнулась со смехом Настя. — У нас там тоже воспитатели всякие страшилки рассказывали про старый барский дом, в котором жили, чтобы мы ночами не куролесили да не бегали лишку-то по окрестностям. Так что я среди привидений выросла и ваших тоже не боюсь.

И ведь не боялась. Садилась впотьмах на свой велосипед со скрипучими педалями, которые было далеко слышно, и ехала через дремучий лес. А тут уже ночами и холодать сильно стало, вечерами на низины туман густой опускался. И как раз случилось Анемподисту домой в сумерках возвращаться. Уже у самого Чёрного ручья был, когда издали услышал скрип педалей. Вот и решил девку разыграть. А ему для выдумки много времени не надо: ружье к дереву прислонил, фуфайку скинул, свитер шерстяной стянул через голову, штаны снял и остался в белой рубахе да белых кальсонах. В тумане и встал посередь дороги. Думал, попугает медичку немного, посмеются и вместе до деревни пойдут. А получилось иначе…

Настя-то едет и на дорогу смотрит, чтобы с тропинки не съехать, а как глаза подняла, прямо перед ней привидение в белом. Руками, как крыльями машет. Затормозила резко, от испуга пошевелиться не в силах, а привидение еще и ухать по-совиному начало. Да громко-то так! Медичка одним махом велосипед развернула и изо всех сил на педали нажимать. И сзади громогласно доносится какое-то дикое гортанное хохотание: «Хо-хоо-хооу! Хо-хоо-хооу!»

Как до деревни полтора километра домчалась, со страху девушка и не помнила. Заскочила в дом к Верке, слова вымолвить не может. Воды попила, потом чаю горячего, успокоилась немного и про привидение рассказала.

— Да это Леший, поди, чудит, — высказал предположение Валерка.

— Да пошёл бы ты со своим Лешим! — прикрикнула строго Верка. — Там, поди, Леший-то Леший да только всамделишный. Стал бы дядя Аник Настю пугать. Да что он там с обеда што ли её ждал? Кто знал, что Настя так поздно поедет?

— Ну, и то верно, — согласился Валерка. — А ты у нас ночуй. Или оставляй велосипед, я тебя на мотоцикле домой отвезу.

— Нельзя мне ночевать. Я еще сегодня бабе Степаниде укол поставить должна. Иначе всё лечение насмарку.

— Тогда поехали.

Валерка оделся, вывел из сколоченного из горбылей сарая мотоцикл, завёл, Настя села сзади, чтобы не свалиться, обняла, плотно прижавшись грудями к Валеркиной спине, и мотоцикл, раздвинув лучом фары густые сумерки, весело урча мотором и резво подпрыгивая на неровностях тропинки, двинулся вдоль дороги в сторону пугающего темнотой леса.

Валерку возбуждала прижавшаяся к спине пассажирка, будоражила кровь и сама ситуация, когда они вдвоём оказались на пустынной ночной дороге, петляющей среди высоких кудрявых сосен. Ему хотелось продлить это уединение как можно дольше, но стоило сбросить скорость, как девушка ослабляла объятия и отстранялась. Тогда он добавлял газу, мотоцикл тут же норовил выскользнуть из-под седоков, и Настя волей-неволей прижималась сильнее. Когда до поворота, за которым находился Чёрный ручей, оставалось всего метров сто, у Валерки созрел план. Проезжая по горбатому из брёвен мостику с положенными по колее плахами, чтобы тракторные гусеницы не портили настил, он левой рукой дотянулся до фары и выключил зажигание. По инерции мотоцикл прокатился еще метра три и остановился в кромешной темноте.