Джой Уильямс - Подменыш [litres]

Она кашлянула. Она чувствовала, что зашла куда-то не туда.

Дети по другую сторону стола смотрели на нее с интересом. И качали головами.

– Нет, – сказал мальчуган по имени Трип с длинным тонким лицом и родинкой на щеке. – Нет, ребенок Эммы был не ее.

Перл улыбнулась.

– Эмма – это кто-то из ваших фантазий, да?

– Нет, нет, Перл, – сказала рыжая девочка. – Она прабабка Уокера. И Томаса. И Шелли, и Мириам тоже.

– Ну что ж, – сказала Перл. – Так что же случилось с ребенком, который не был ее? Она ведь все равно его любила, правда?

Дети смотрели на нее с лукавым огоньком в глазах.

– Он вернулся, откуда пришел, – сказали дети хором.

«Как они мягко осмысляют смерть», – подумала Перл.

– Ох, это очень грустно, – сказала она.

Она опустила глаза и увидела в своей тарелке, под нетронутой едой, нарисованную рыбу, разевавшую пасть на нее.

– Когда Эмма умерла, никто не услышал знака, – сказала девочка постарше.

– Знака? Я не… какого еще знака?

– Знак – это такой звук, который говорит тебе, когда не стало кого-то, кого ты знаешь. Это может быть стук в дверь, а когда откроешь, там никого. А может быть крик совы, доносящийся из такого места, где нет никаких птиц. Таким способом люди дают тебе понять, что они умерли.

Перл взглянула на мальчугана, который носил перья в волосах. Его звали Питер.

– Ты должен выпить свое молоко, – сказала Перл.

– Волшебники не пьют молоко.

Он пожевал кусок рыбы и, гримасничая, вынул изо рта большую кость.

Перл оглядела детей за столом – эту загадочную, темную массу детских лиц. Она подумала, как хорошо, что она не попала сюда на несколько лет раньше, когда все они были совсем маленькими. Это было бы чересчур, в самом деле. Она вдруг увидела их такими, кричащими и смеющимися, белокурыми или лысыми, вверенными попечительству и заботе этого странного крупного мужчины во главе стола. Что за нездоровая мысль. Перл сделала руками странный, судорожный жест, мысленно оттесняя от себя этот детский бедлам. Томас взглянул на нее, держа в воздухе нож и вилку. Он ел как европеец, не меняя рук. Его бесстрастный взгляд смутил ее, и она опустила глаза.

Когда они с Уокером оказались в своей комнате, Перл свернулась на кровати. У нее болел живот. На белом покрывале остались грязные следы.

– О, я такая грязнуля, – сказала она, скидывая сандалии. – Только посмотри. Ужас. Я буду лучше, Уокер, правда буду.

Он пожал плечами. И протянул ей немного «бурбона» в стакане. «Бурбон» тепло искрился сквозь стекло. Но стал жечь у нее в животе.

Они разделись и легли под простыни. Уокер стал любить ее. Ей было хорошо. Крики Перл разносились по дому через вентиляцию. Дети лежали в темноте на койках, тихие как коврики, и слушали.

– Не думаю, что я им нравлюсь, – сказала Перл, засыпая.

– Дети тебя обожают, Перл.

– Я про… старших.

– И они, конечно, тоже, – сказал он.

И стал ласкать ей лицо.

Теперь, в Майами, ласка Уокера послала ее кубарем через комнату. Перл попыталась увидеть ситуацию объективно. Возможно, Уокер вовсе не ударял ее. Тем не менее она оказалась на спине в углу. И все же… она могла упасть и сама. Она могла слегка перебрать. Младенца в руках у нее уже не было.

Над ней стоял Уокер.

– Как ты нашел меня? – спросила она.

– Дорогая, я тебя вечно ищу. Теперь я нашел тебя второй раз. Это меня утомляет, – он сказал это мягко и помог ей подняться, но ее запястья отозвались болью. – Ты должна перестать беспокоиться о том, почему что-то случается, и задуматься, что это значит, когда оно случается.

– Но как ты нашел меня? – спросила Перл ошарашенно.

– Ты мямлила о том, чтобы уехать, с тех пор как Сэм родился. Ты была в депрессии. Томас подозревал, что твоя депрессия достаточно серьезна, чтобы ты могла выкинуть что-то подобное.

– Я поехала в городок купить Сэму распашонок, – сказала Перл нетвердым голосом.

– Когда ты не вернулась с Джо, мы проверили авиарейсы на Бостон. И конечно, ты была на одном из них. А потом мы просто связались с Бостоном. Ты говорила о Майами, Перл. Говорила, что хочешь уехать. Нам не понадобился экстрасенс, чтобы найти тебя.

– Но мне казалось, я назвалась именем Туна.

– Туна?

– Слушай, Уокер, – сказала Перл, – я не против жить с тобой, но я не хочу жить с твоей семьей.

– Ты не в себе, Перл.

– Я в себе! – выкрикнула Перл. – Я определенно в себе, – по щекам у нее скатились крупные слезы. – Я покончу с собой, Уокер.

Уокер вздохнул.

– Я не хочу возвращаться туда, – сказала она. – Расскажи мне о Джонни. Я хочу знать, как там Джонни.

– Умер этим утром.

– Видишь, видишь…

Перл залилась слезами.

– Да, это заслуживает слез, Перл, не спорю.

– Кровь этого ребенка на руках Томаса, – сказала она. – Ты можешь этого не видеть, но я вижу.

– Прекрати это, – сказал Уокер.

Он был усталым и злым. Он снял спортивную куртку и набросил на стул. Расстегнул манжеты и закатал рукава. Перл ощутила странное любопытство: побьет он ее или нет? Она села на кровать, аккуратно сложив руки на коленях. Она подумала, что должна быть очень пьяной. Томас как-то сказал ей, что когда она слишком напивается, то становится упрямой, скрытной и оскорбительной. Томас сказал, что ее манера поведения предполагает возможность грубого ответа.

Голос Уокера вновь стал спокойным.

– Ты была очень больна после того, как родила Сэма, – сказал он.

– Я больна от твоей семьи, – сказала она. – Я больше не хочу жить с ними. Я хочу нормальную жизнь. Хочу нормального ребенка.

– Ты не можешь сама растить этого ребенка, – сказал Уокер. – Это абсолютно невозможно.

– Я найду кого-нибудь, кто бы помогал мне, – сказала она. – Есть школы. Я бы отправила его в школу. А до школы я бы нашла кого-нибудь, кто бы мне помогал, и мы бы вместе играли с Сэмом.

У Перл болел живот, а во рту было сухо.

Она раздумывала, сможет ли она подобраться к телефону и сказать портье, что у нее в комнате незнакомый мужчина. Он проник к ней в комнату и напугал ее.

Перл сняла трубку. Уокер сжал ее запястье и ждал, пока она ее положит. Другой рукой тем временем он ощупывал ее челюсть.

Перл когда-то верила, что она свободна думать о своем положении так, как сама того пожелает, но теперь поняла, что ошибалась. Свобода была иллюзией, даже при наличии хороших инстинктов, чего никак нельзя было сказать о Перл. Те немногие наивные убеждения и моральные принципы, что она переняла от родителей, были для нее столь же бесполезным руководством в жизни, как и для них. Ее мать-баптистка говорила ей, что она не должна есть печенье в ванной, потому что Богу это не понравится. Она ей говорила, что нужно стирать пыль с верха книжного шкафа, пусть даже никто этого не увидит, потому что это увидит Бог и осудит ее. Она говорила ей, что можно интересоваться Дьяволом при условии, что она не даст Дьяволу повода интересоваться ей. Ее мать была сентиментальной и мягкосердечной женщиной. Она учила Перл, как заплетать косу и составлять букеты из полевых цветов. А потом, однажды в воскресенье, на церковных посиделках за кофе она суетилась в кладовке и напоролась на нож, который перед этим заточили для колки замороженных продуктов.