Джой Уильямс - Подменыш [litres]

– Но это была не эволюция, – сказала Перл. – Это просто случилось. На эволюцию не было времени. Времени никогда не будет, сколько надо.

– Под огромным давлением или в огромной нужде виды производят некаузальные изменения в своей материальной форме.

– Ты не знаешь, – вздохнула Перл.

– Перемену вызвали пришельцы с другой планеты, – предположил Томас. – И грех. Через грех мы стали людьми и другими.

– В чем был наш грех? – прошептала Перл.

– Возмутительная сексуальная фантазия, – улыбнулся Томас. – В этом причина всего. Да, самая отвратительная сексуальная фантазия из всех оказалась эффективнее, чем любая другая, для выражения самых одухотворенных идей, на которые способен разум.

Он смеялся над ней. Она закусила губу и стала смотреть, как он ест.

– Отделить себя от животных, – сказала она, – вот в чем был грех.

– О, Перл, – сказал он. – Расслабься и наслаждайся едой.

– Я никогда не знала… – начала она и замолчала, затем осушила бокал и затараторила: – Я рада, что родила ребенка, но ведь это ничего не говорит о моих способностях, правильно? Это не как со способностью сделать хотя бы омлет. Хотела бы я уметь делать омлет хотя бы. Пышный, но жидкий внутри, и чтобы не разваливался. Потому что так не годится, даже если он вкусный. Если он вкусный, но с виду никакой, это облом. То есть каждый может правильно есть яйца, я не об этом…

Томас приложил пальцы к ее губам. Пальцы были теплыми. Убойное ощущение. Ей захотелось закрыть глаза.

– Ччччч, – сказал он.

Она отпрянула.

– Ой, я напилась, да? – сказала она. – Это такая хорошая идея – выпить немножко после полудня, до того, как станешь бухать ближе к ночи, но сейчас, боюсь, я напилась… Такая уж моя судьба – быть пьяной.

– Судьба, Перл, – он покачал головой.

– Требования жизни имеют последствия, – сказала Перл осторожно, – и это называется судьбой.

– Судьба бестактна.

Томас макнул кусочек хлеба в суп. И стал есть. Перл смотрела на него.

– Даже во сне я пьяная, – сказала она.

– Блаженный Августин благодарил Бога за то, что не отвечал за свои сны.

– Я ни за что не отвечаю, насколько я понимаю, – сказала Перл.

Она смотрела, как он ест, как мягкая морская плоть исчезает у него во рту.

– Все вокруг – секс, – вздохнула Перл. – Мечтать о ком-то или хотеть попасть куда-то. Еда – это секс, и музыка – это секс… А детство – к чему оно готовит… То есть этих бедных детей…

– Знаешь, что делал Иисус, когда был мальчиком? Знаешь, что он делал с детьми, которые не хотели играть с ним?

Перл задела локтем суп.

– Он превращал их в детенышей.

– О, – воскликнула Перл, – в детенышей! Просто умора. Детей – в детенышей! Это не из Библии.

– Ты знаешь, что родители велели своим детям сторониться маленького Иисуса, потому что он был кудесником? Он играл у реки, и лепил из грязи животных, и мог заставить их уйти прочь и вернуться по команде. А однажды он вылепил из глины двенадцать воробьев и сделал так, что они улетели.

– Ну, это правильно, как мне кажется. Мне кажется, если он был ребенком, он должен был делать подобные вещи.

– Не раз он делал так, что дети, которые с ним ссорились, умирали. Иосиф сказал Марии: «Нам надо не выпускать его из дома, ибо всех, кто ему не угодит, убивают». Один раз он убил учителя, который отстегал его.

– О, – воскликнула Перл, – это наверняка был другой ребенок, который делал все эти вещи, тебе не кажется?

– Почему ты так говоришь?

– Иисус вроде как был милостив, разве нет? И добр? «Радостный мальчик полей» [39] Слова американского проповедника Д. Э. Талмэджа (1862–1933). . То есть он словно такой байстрючок.

Она рассмеялась. Смех прозвучал, как цепь, упавшая на пол.

– Ты не ешь, – сказал Томас.

– Можно мне что-нибудь сладкое? Боюсь, это мне не особо по вкусу.

Томас позвал официанта. Они заказали торт. Официант принес торт в лужице крема. Перл тронула крем пальцем и облизнула.

– Мне все равно не верится, что Иисус был ребенком, – сказала она. – То есть в таком смысле.

– Это правда, – кивнул Томас. – Жизнь фигур, менявших историю, основывалась на особом знании, на духовной силе, не имевшей ничего общего с их человеческим обликом.

– Я не… Об этом я не знаю. Я не…

Он снисходительно улыбнулся ей. Его глаза словно сидели на белых спицах. Бледные канавки на загорелой коже.

– Не понимаю, – сказала Перл, – зачем ты хочешь говорить со мной.

– Это правда, что женская личность мало меня интересует. Большинство женщин применяют на жизненном пути комбинацию энтузиазма и невежества.

Перл налила себе бокал вина.

– Дети рассказали мне о твоей комнате, – сказала она. – Они сказали, у тебя там на стене висит бандаж с крысой.

– Этот объект участвовал в очень успешном шоу в Музее современного искусства в Нью-Йорке, – сказал Томас в некотором замешательстве.

Перл подцепила пальцем еще крема.

– Вообще-то женская личность весьма меня интересует, – сказал Томас.

– Слишком поздно интересоваться моей личностью, – сказала она. – Личность бедной Перл вот-вот растает.

Она ловила кайф. Она все слышала, но почти не слушала. Ее разум был гладким и пушистым. Дети были в порядке. Животное на месте.

– А ты мне раньше не нравился, – сказала она весело. – Теперь мне почти все равно.

– Ты живешь, как во сне, – сказал он.

– Один раз я свалилась с лестницы, когда шла к обеду, – сказала Перл. – Правда. Сколько там ступенек, тридцать семь или… и я ничего не сломала.

– Если бы ты потерялась в метель, тебя бы, наверно, приютили волки.

Это продлилось недолго – цветение, кайф, полет. Она улыбнулась.

– Это великий дар – уметь выживать, – сказал Томас. – Я пытаюсь внушить детям, какой это важный дар. Мне бы хотелось думать, что если со мной что-то случится, дети справятся своими силами, и им не понадобится ложная опека…

– Забавная фраза, да – «если что случится»? Люди все время так говорят, правда же? Самые разные люди, словно это значит столько разного, а на деле только одно.

Перл взяла вилку-нож, лежавшую рядом с ее тарелкой, и воткнула в торт. Подняла кусочек торта к губам и аккуратно отправила в рот. Ощущение торта во рту поразило ее. Она развязно провела вилкой-ножом по губам. Кто только придумал весь этот этикет? Перл продолжила ковырять торт пальцами.

– Ты не плохой человек, – сказала Перл, словно сама себе, – ты любишь всех этих детей уже столько лет.

– Ну, если совсем честно, я не уверен, что это любовь. Это, несомненно, интерес. Дети всегда меня очаровывали. Энергия, формирующая их и движущая ими, не такая, как у нас.

В уме Перл зашевелились дети. Они поднимали головы.

– Но потом они растут, – говорил Томас. – Становятся узниками своих тел. Обретают свои лица. Это достойно сожаления.