Моника Вуд - Один на миллион

…

Что касается Первой мировой войны. Говард к тому времени давно вышел из призывного возраста, ему уже было тридцать девять, но он добровольно записался в водители санитарной машины, когда все кругом просили отсрочки. Я его за это уважала. Он вернулся с травмой, но его травма проявлялась необычно.

…

Во-первых, он оглох на одно ухо и наклонялся очень близко к собеседнику, чтобы лучше слышать, так что люди думали — он после Франции проникся огромной симпатией к соотечественникам. А вообще-то он и выглядел, и вел себя как нормальный человек, деловой человек с безупречными манерами.

…

Музыкальная фирма Стенхоупа. Он продал свой магазин в Кимболе перед уходом на войну, а после переезда в Портленд унаследовал магазин отца с тем же названием. Он находился на Форест-авеню. Я устроилась к нему на работу, точно так же работала у него первая миссис Стенхоуп в Кимболе. Через восемь месяцев, поддавшись непростительному самообману, я вышла за него замуж.

…

Потому что была одинока, полагаю.

…

Да, спасибо тебе. В самом деле, тогда эта причина казалась вполне уважительной для вступления в брак. Наш дом в Вудфорде до сих пор стоит на месте. Там открыли такое заведение, где тебя обкладывают водорослями, чтобы кожа сделалась молодой.

…

Конечно, не помогает. Ничего не помогает. Не существует на белом свете такого волшебного средства, которое вернет мне молодость и красоту.

…

Как мило с твоей стороны. Передай своим родителям, что они тебя прекрасно воспитали.

…

Ну, значит, маме передай. На чем я остановилась? Ах да, Говард. Когда я узнала, как сильно война его искалечила, было слишком поздно. Ты должен сказать своему мистеру Линкману, что женщины тоже страдают от войны. Вот спросить бы прямо сейчас этих молодых женщин, чьи мужья прямо в эту минуту сражаются на этой идиотской войне в стране, которую почти никто из нас не сможет найти на карте, только представить себе этих мужчин — и женщин, женщин с детьми на руках! — и вот как они возвращаются в Америку с войны, и куда им деться от того, что они видели, слышали, пережили.

Я не имела в виду тебя. Даже не сомневаюсь, что ты можешь найти Ирак на карте. Ох, давай лучше не будем говорить про войну. Для многих людей война — это не тема для разговора, а камень на сердце. Ты знаешь, что я впервые проголосовала в 1920 году?

…

Точно, в том году женщин впервые допустили до выборов. Ты хорошо знаешь исторические даты. О, расскажу тебе еще одну байку. Я проголосовала тогда, только неофициально!

…

Дело в том, что в день выборов мне полутора месяцев не хватало до двадцати одного года. Всю осень Говард записывал речи кандидатов в своем магазине — по две записи в месяц: одна для демократов, другая для республиканцев. По два доллара за каждую запись, трехминутная речь. Своих клиентов-республиканцев Говард заставлял платить, а речи демократов разрешал слушать бесплатно. Люди приходили дюжинами, чтобы послушать губернатора Кокса. Специально.

…

Что он говорил? Да все то же бла-бла-бла, что и сейчас говорят. Дескать, война, которую ведет президент Вильсон, нужна для спасения цивилизации. Я не хочу преувеличивать, но с приближением дня выборов к нам приходило столько народу, что не протолкнуться.

…

Что ты, нет, конечно! Говард меня и близко не подпускал к этому граммофону. Моя работа была подавать сидр и печенье, но тайком от всех я готовилась к выборам.

…

Потому что выяснилось, что у одной нашей покупательницы та же проблема — день рождения в январе. Ее звали Джейн. Джейн Бакстер. Бакстеры жили в прекрасном доме в Вест-Энде, тогда домовладельцы еще не начали крушить эти дивные особняки. Миссис Бакстер приходила в наш магазин раз в неделю за новыми нотами — она играла на скрипке. Если за прилавком стояла я, мы с ней болтали.

…

Боже правый, нет! Джейн не могла быть моей подругой — слишком богата. Женщина вообще из другого круга. У нее были серьги-гвоздики с бриллиантами, подарок ее прекрасного мужа. Она затеяла провести у себя дома пробные выборы для женщин, которые моложе двадцати одного года и не могут голосовать. С полудня до часу дня, результаты обнародуются в час пятнадцать вместе с ударом часов. Она пригласила меня.

…

Конечно, я пошла, а то как же! В день голосования приехала на Нил-стрит ровно в двенадцать часов, в доме полно молодых женщин. Они были во всех чистых, прекрасных залах, с африканскими масками на стенах. Нам подавали пунш и слоеные пирожные с кремом, сестра Джейн играла на блестящей арфе. Кабинка для голосования стояла в конце того зала, где мы заполняли наши бюллетени.

…

Не помню. Да и какая разница — походили наши бюллетени на настоящие или нет. По крайней мере, мне было все равно. Я заполнила свой и бросила в нарядную коробку. Сестра Джейн подсчитывала голоса и записывала в амбарную книгу — точь-в-точь такую же, как в нашем магазине. Ожидание результатов было восхитительным. Сам понимаешь, что пришло много суфражисток. Мистера Бакстера нигде не было видно.

…

Это такие дамы, которые боролись за право женщин голосовать. Они ездили по всей стране, произносили речи. Некоторые имели несколько мужеподобный вид, честно говоря. Иногда люди швыряли в них чем-нибудь.

…

О да, некоторых сажали в тюрьму только за то, что они выражали свои взгляды. Но было много и обычных женщин, серых мышек вроде меня, которые тем не менее успели обзавестись детьми.

…

Всего нас было двадцать семь женщин. Я не знала никого, кроме Джейн. Мы потягивали пунш, гадали, кто из кандидатов победит, шутили — может, выдвинуть в кандидаты сестру Джейн. Много смеялись, нам было так весело. Еще одна сестра Джейн, ей было тридцать лет, перед объявлением результатов произнесла речь минут на пятнадцать о том, что значит голосовать всерьез.

…

Это было так интересно. Но когда я вернулась домой, снова погрузилась во мрак.

…

Ну что ж, признаюсь тебе: у меня не было подруг. Ни одной. Не то что Джейн Бакстер, вообще никого.

…

Это ужасно. Мальчик твоих лет не должен понимать, каково это — не иметь друзей. Впрочем, мне было легче, чем тебе, потому что через месяц родился Рэндалл, а когда ты растишь ребенка, работаешь в магазине, следишь, чтобы муж в гневе не порубил мебель кухонным ножом из-за того, что не публикуют его жалкие песни, у тебя просто не остается времени на мечты о дружбе.

…

Говард задал мне такой же вопрос, и я ответила: «За Юджина Дебса». «За социалиста? — воскликнул он. Не мог поверить своим ушам. Прямо глаза вытаращил. — Моя жена голосовала за социалиста?»

…

Понятно, мой голос вообще не учитывался. Именно так Говард к этому и отнесся. Но в душе я мечтала: а вдруг мистер Дебс через друзей и знакомых Бакстеров как-нибудь узнает, что несовершеннолетняя девушка с Вудворд-стрит, без пяти минут избирательница, хочет, чтоб его выбрали в президенты?