Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

– Пожили бы в городе с мое – поняли бы, каково мир устроен, – продолжал возница. Проникновенный взгляд переместился на ладонь. – А где же остальное, синьорина?

Стелла успела расслабиться. Вопрос возницы нарушил ее зыбкое равновесие.

– Какое еще остальное?! Вам шести лир мало, что ли?

Рядом переминались с ноги на ногу самые близкие люди; кто защитит их интересы, если не Стелла? Нет, она не имеет права на ошибку!

– Мало вам, да? Хотите нас до нитки обобрать?

Возница невесело рассмеялся.

– Шести лир достаточно, но вы мне дали только две лиры.

Он растопырил пальцы. Действительно, в ладони лежали две монеты, каждая достоинством в одну лиру.

Стелла ужасно смутилась.

– Ой! Простите!

Как она могла перепутать?

Стелла снова развязала узелок, достала новую монету в пять лир, заменила ею лиру в возницыной ладони. Ладонь сжалась в кулак прежде, чем монеты успели звякнуть друг о дружку. Стеллу снова одолели сомнения, а возница вскочил на облучок, стегнул лошадь – только его и видели.

Фортуны вошли в гостиничное фойе, сгрудились вокруг багажа. Чичу вел переговоры с администратором. Слишком долгие переговоры; а ведь, судя по всему, гостиница именно та, которая нужна. Вот что, что можно столь многословно обсуждать? Стеллу все еще трясло после поездки и расчетов. Она обняла Ассунту. Теплая Ассунтина рука; учащенная пульсация жилок, локтевой и запястной; утешение, которое можно получить только от мамы. Вот бы так всегда было! Наконец Чичу отделился от стойки и сказал, что Стелла должна заплатить за две комнаты – одну для Чичу, другую для всех пятерых Фортун. Мало того – требовалась плата за две дополнительные ночи. Сумма, огромная для семейства; но Стелла ее еще дома переварила. Отсчитала целых сорок лир, выложила на стойку. В узелке осталось так мало, что Стеллу постигла желудочная колика.

– Извините, синьор, – обратилась Стелла к администратору, – не скажете ли, сколько стоит нанять экипаж от вокзала до вашей гостиницы? На шесть персон?

– Не дороже лиры, – уверенно отвечал администратор.

– А как же… – Стелла попыталась вспомнить, чем возница мотивировал шесть лир за поездку, – как же дорожный налог? Разве carabinieri не проверяют, кто по сколько человек возит?

– Нет никакого дорожного налога, синьорина. Похоже, с вас лишнее взяли? Мне очень жаль. Город кишит мошенниками. Репутацию портят славному Неаполю.

В номере все разом сникли. Повисло тягостное молчание. Стелла мысленно негодовала на себя. Говорить сил не было. Пока Ассунта оделяла всех колбасой с хлебом, Стелла взялась пересчитывать деньги. Ну конечно – четырех лир недостает.

– Этот негодяй меня надул!

– Стелла, доченька, не стоит так переживать, – устало молвила Ассунта. – Ну, переплатили пять лир – жаль, а ничего не поделаешь.

– Если бы только пять! – Стеллу трясло от обиды. – Я же помню, что сразу дала ему шесть лир, а он заменил пятилировую монету на одну лиру и вытянул еще пять лир! – Стелла негодовала разом и на возницу, и на себя – даже взор серебристым туманом заволокло. Девушка потерла глаза, проморгалась. Мать и Четтина глядели на нее с явным непониманием. Надо было им объяснить. – Всего я дала этому ловкачу одну лиру, пять лир и еще пять лир. Пусть одну лиру я забрала обратно – получается, что заплачено десять лир за поездку, которая стоит только одну лиру!

До Четтины дошел смысл расчетов. Она шумно всхлипнула. Ассунта прищелкнула языком и воскликнула: «Святая Мадонна!» Чичу сделал вид, что очень занят сырокопченой колбасой. Просто боялся посмотреть Стелле в глаза.

Стелла вдохнула поглубже. Надо успокоиться.

– Бывают же такие мошенники! Обирать беззащитных! Где у него совесть?

– Что поделаешь, мышоночек мой, – произнесла Ассунта. – Таких, как этот пройдоха, в мире полным-полно.

Ассунтины глаза были красны от слез по Марии, но сейчас все ее сочувствие переключилось на дочь. Стелла хотела сглотнуть – и не могла. Словно ошибка ее была материальна, словно застряла в горле.

– Никому нельзя доверять, только себе самой, – продолжала Ассунта. – Сначала сама удостоверься, что правильно делаешь, а там уж стой на своем. Не то каждый тебя смутит или облапошит. – Ассунта похлопала по кровати рядом с собой. – Садись, Стелла, поужинай.

Стелла отвернулась. Нечего родным смотреть на ее перекошенное лицо. Впрочем, сама она краем глаза следила за матерью. «Никому не верь, кроме себя»… Все кому не лень эти слова повторяют, а вот задумывается ли кто над их смыслом? Стелла задумалась – и поняла, в чем суть. Нужно быть уверенной в своей правоте. Она знала , что дала вознице шесть лир, да он, шельма, сумел ее переубедить. Стелла проявила слабоволие. Она сама виновата. Мошенники наживаются на тех, кто им позволяет.

Спали валетом – Стелла, Ассунта и Четтина на одной кровати. Боясь шевельнуться, чтобы не задеть мать или сестру, Стелла обтачивала в сердце остроугольный кристалл гнева и стыда. Больше она не оплошает. Отныне никаких сомнений в своей правоте не допустит. Всегда, в любой ситуации будет начеку; никто над ней верх не возьмет. А если возьмет – значит, винить Стелла станет себя, одну себя.

Назавтра, в восемь утра, их поджидал в фойе юноша всего несколькими годами старше, чем Стелла. Это был помощник синьора Мартинелли. Он явился, чтобы сопроводить семейство в эмиграционную контору. Для начала юноша убедился, что Фортуны привезли с собой фотографии на паспорт, затем повел всех мощеными улочками и широкими бульварами. Вот и контора. Перед дверью – очередь в пятнадцать человек. На скамье – единственное свободное местечко. Усадили, разумеется, Ассунту.

– Нынче трудный день, ведь судно завтра отплывает, – объяснил юноша. – Подождите немного, синьор Мартинелли вас вызовет.

И ушел – наверное, в другую гостиницу, за другими клиентами синьора Мартинелли.

Ждали около часа. Периодически кабинет открывался, выпуская очередное семейство, и синьор Мартинелли выкликал очередную фамилию. Народ все прибывал. Ассунта несколько взбодрилась, даже напевала маленькому Луиджи. Чичу взялся учить Джузеппе новой карточной игре. Четтина притихла. Стелла тоже молчала. Ее давно уже угнетало странное беспокойство – вымотало хуже, чем тряска в поезде, хуже, чем спор с возницей, хуже, чем бессонная ночь в тесноте и духоте гостиничного номера.

К тому времени как до Фортунов дошла очередь, Стеллу мучил еще и голод. Наконец все они оказались в кабинете. Синьор Мартинелли уселся за полированный стол, Ассунта и Чичу заняли неудобные стулья. Прочие Фортуны остались стоять, причем Четтина встащила себе на бедро пятилетнего Луиджи, а он был тот еще бутуз.

Синьор Мартинелли, лысый, с седыми усищами, которые, казалось, занимали на его незначительном лице главенствующую позицию, быстро проглядел бумаги. Стелла уже давно не сомневалась, что с бумагами непорядок. Гримаса синьора Мартинелли подтвердила ее страхи.