Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

– От меня чтоб ни на шаг!

Окликнула:

– Мама!

Ассунта, плохо соображая с горя, все-таки приблизилась к Стелле, крепко держа ручонку Луиджи. Четтину звать не понадобилось. Послушная девочка, она и так стояла рядом со Стеллой, прижимая к груди, словно разъевшегося младенца, большой рыхлый узел.

– Веди нас, кузен Чичу, – скомандовала Стелла.

И Чичу весь подобрался, подхватил чемодан и пошел первым, расчищая дорогу.

За двенадцать часов в поезде их здорово растрясло – однако не до такой степени, чтобы обойти вниманием непристойную сцену, которая разворачивалась на привокзальной площади. Тем более что освещалась эта площадь на диво ярко круглыми стеклянными фонарями, обрамлялась же высоченными деревьями. Нарочно их в городе сажают, что ли? Воздух тоже был непривычный. Близость моря привносила в атмосферу особый запах, особую влажную липкость. Не оттого ли не спится людям, не это ли их взбудоражило, выгнало из домов, заставляет фланировать по улицам? Стеллин взгляд упал на затененный портик. Цыгане. Целая шайка. Теперь Стелла их безошибочно узнавала. Мужчины прогуливались не спеша, заводили разговоры с чужими простоволосыми женщинами. Сначала Стелла и этих женщин приняла за цыганок. На что они сдались приличным синьорам? Разве синьоры не боятся, что их обворуют? Но тут к Стелле склонился Чичу и шепнул одно слово: puttane . Наверно, сам впервые видел проститутку, отсюда и почти восторженное придыхание, решила Стелла. Задумалась: вот перед ней падшие, отверженные женщины. По своей воле они позволяют мужчинам делать с ними дурное и деньги за это берут. Неужто они и родились порочными? Или их мужчины развратили? Может, с одними вышло так, с другими – эдак? Поймешь ли изначальную суть puttane по ее лицу?

Перед Стеллой остановился фиакр.

– Куда надобно? – громко спросил возница, своим махровым акцентом выводя Стеллу из задумчивости.

Действительно, нашла где рассуждать! Стала посреди улицы – легкая добыча для воров и мошенников, которыми – это каждому известно! – Неаполь буквально кишит.

– Куда надобно? – повторил возница.

Стелла подняла глаза на кузена Чичу. Напоролась на растерянный взгляд. Под ложечкой противно засосало: опекун тоже не представляет, что делать.

– Отвезу вас, куда прикажете, – продолжал возница. – Всего за лиру.

И снова Стелла обратилась к Чичу с безмолвным вопросом, и снова Чичу явил полное несоответствие званию опекуна. Явно в ступоре пребывал.

– Что ж вы медлите? Разве не слыхали, как опасно в Неаполе по ночам? Да у вас же на лицах написано: мы, мол, только-только приехали. Вас облапошат, обворуют, догола разденут. Где вы намерены ночевать? Скорей полезайте ко мне в фиакр и поедем, куда скажете, – не отставал возница.

– Вы говорите – одна лира? – Стелла своего голоса не узнала. – За лиру в любое место можно доехать?

Город большой, Стелле ни за что не добраться до гостиницы, не доставить туда мать, сестру, братьев и бесполезного Чичу. Спросить дорогу она не рискнет. Мало ли, куда ее направят! Оставалось надеяться на благие намерения возницы.

– Одна лира, – повторил тот.

Чичу достался третий Стеллин взгляд. На сей раз опекун вышел из ступора, повторил, как попугай: «Одна лира», усилив согласие кивком. Все забрались в фиакр.

Чичу озвучил название и адрес гостиницы – информацию из письма Антонио. Всю дорогу возница старался вести светскую беседу – оборачивался к пассажирам, выкрикивал вопросы, перекрывая стук лошадиных копыт. Говорил он на неаполитанском диалекте. Чичу и Ассунта не отвечали, а Стелла сочла, что молчать невежливо, и сообщила, откуда и с какой целью они приехали в Неаполь. Потом ей стало страшновато – зачем она откровенничает с незнакомцем? Больше уже Стелла ничего не говорила, позволяя балагурить вознице. Пахло странно. Вроде как лезешь в погреб, а там тыква испортилась – сразу в нос гнилью шибает. Только здесь, в Неаполе, гниль была как бы просоленная. Ехали темными переулками. Иногда мелькали вывески: «Бакалея», «Галантерея» и прочее. Стеллино сердце учащенно билось – вот она транжира, целую лиру потратит на этот фиакр! Впрочем, Стелла сразу себя урезонивала: как иначе в городе? Разве пешком, да ночью, да с чемоданом и узлами, до гостиницы доберешься?

Наконец с облучка послышалось «Тпру!». Фиакр остановился. Чичу развернул письмо Антонио, стал сверяться с вывеской. Слишком долго разбирал надпись на фасаде гостиницы. Руки у него тряслись. Уф, кажется, правильно приехали. Фортуны вылезли из фиакра, возница помог снять чемодан.

Из потайного кармана Стелла достала узелок с деньгами. Извлекая монету, опуская ее вознице в ладонь, она неотступно думала о нетвердых руках кузена Чичу и очень старалась сдержать собственную дрожь.

– Одна лира с каждого пассажира, синьорина, – произнес возница.

Стеллино сердце пустилось галопом. Ничего себе заломил! Дневное жалованье! Мошенник!

– Мне казалось, одна лира за всех, – пролепетала Стелла. Чуть язык себе с досады не откусила за это «казалось». Стелла добавила в голос металла: – Шесть лир, синьор, это слишком дорого за такую короткую поездку.

– Вы меня недопоняли, синьорина. Вы не представляете, какова жизнь в этом городе! – Глубоко посаженные глазки глядели честно-пречестно. – Про дорожный налог, поди, и не слыхивали? За последние два месяца цены знаете как подскочили? Налог берут с каждого пассажира, а кто утаивает, того штрафуют, а то и вовсе бизнес закрывают. А кто по сколько возит – это уж carabinieri пронюхают. Им же заняться больше нечем, кроме как шпионить за трудящимся человеком. Если кто видел, что я шестерых везу, а налог с одного плачу – труба мое дело! – Возница ребром ладони коснулся собственной шеи, изображая, вероятно, смертную казнь путем обезглавливания.

Стелла взглянула на Чичу, который внимательно изучал носки собственных башмаков. С кузеном все ясно. Гнев захлестнул Стеллу, но живо сменился неуверенностью. Конечно, возница ее надуть хочет; ну а если нет? Поди разберись. Ассунта, Четтина и братья расширили глаза. Ждут от Стеллы защиты. Стелле доверены деньги; ей и решать. Что ж, скоро они все окажутся в Америке, где лиры не в ходу. Какой же смысл скаредничать?

Стелла полезла в узелок, стала нащупывать монету в пять лир.

– Мне очень неловко, синьорина, – говорил между тем возница. – Жизнь такая, ничего не поделаешь. Вам это кажется огромной суммой, потому что вы у себя в горах привыкли к другим расценкам; не с добра же вы и в Америку эмигрируете. Я вас понимаю – сам деревенский.

Протягивая вознице монету, Стелла почувствовала, что пульс у нее почти ровный. В глазах этого человека действительно светились и сострадание к ним, без пяти минут эмигрантам, и ностальгия по родному захолустью.