Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

Ужинали одни, без супругов Мартино. Кармело повел Стеллу в ближайший к гостинице ресторан. Официант попался наглый – делал вид, что не понимает выговора Кармело, пытавшегося прочесть названия блюд в меню на французском языке. Ели молча. У Стеллы были рези внизу живота. Подобное случалось во время месячных, но на сей раз причиной боли явилась сделанная Стеллой гадость. Что думает о ней Кармело? Мысленно уже сдает ее родителям? Он отлучился в туалет, и Стелла стащила со стола нож, которым резала бифштекс. Наверно, так только в мелодрамах женщины поступают – ножи в сумочках носят; но вдруг нынешний вечер потребует от Стеллы мелодраматических действий?

Путь к гостинице был слишком короток. Едва Кармело запер дверь номера, Стелла процедила:

– Не воображай, будто сейчас меня получишь.

Он снял шляпу. Щеки его горели, глаза блестели яростью.

– Ты ведешь себя глупо и нелепо. Думаешь, я не понимаю, что ты затеяла?

Стелла молчала, и Кармело добавил раздельно, отчетливо:

– Мы женаты. Я имею право.

– Только тронь меня – мало не покажется!

В тот миг она ненавидела мужа и не сомневалась, что чувство взаимно.

– Если понадобится, с ножом спать лягу!

Повисла пауза – Кармело и Стелла оба не представляли, что говорить дальше. Почувствовав, что напряжение отпускает, Стелла щелкнула замочком сумочки и достала нож.

– Глупо и нелепо, – повторил Кармело. – Кобениться долго собираешься? Думаешь, мы всю жизнь без супружеской близости проживем?

– Будь моя воля, так и прожили бы, – бросила Стелла.

Ну вот и сказала главное.

– Раздевайся давай! – Кармело повысил голос. – Хватит дурить. Сама увидишь – ничего в этом нет ужасного.

У Стеллы все внутри сжалось.

– Ни за что не дамся!

Кармело швырнул ключ о стену, тот звякнул и упал на ковер.

– Так вот зачем ты вчера моей сестре сказала, будто Господь ее наказывает! Ничего умнее не придумала? Про себя то же самое говорить будешь, если спросят, почему детей нету?

– Насчет моих детей все просто. – Стелла кашлянула, чтобы добавить в голос тведости. – Кто будет приставать – скажу, у тебя pistola не работает.

Прямо видно было, как с лица Кармело сползают остатки природного добродушия.

– Охаять меня решила? А ты хорошо подумала, к чему это приведет, чем кончится?

– Я… – Стелла была вынуждена откашляться, иначе голос звучал совсем жалко. – Я хочу спать. – С максимальной нарочитостью она взбила подушку, сунула под нее нож. – А тебе лучше лечь на полу.

– Премного благодарен. Я не устал. Пойду выпью чего-нибудь. – Кармело снова надвинул шляпу и чуть приподнял ее, как бы в знак почтения. – Приятного вам вечера, синьора Маглиери, – процедил он по-английски и вышел.

Стелла выгадала себе еще одну ночь. Она легла, но страх, вызванный завуалированной угрозой Кармело, не отпускал. Ныло сердце – переутомилось оно за последние дни. Конечно: так колотиться, замирать, снова пускаться галопом!

В четверг Стеллу разбудил бледный утренний свет – с вечера забыла закрыть жалюзи. Постель снова была полупуста. Лежа среди шелковых подушек, Стелла глядела в потолок, отмечала равнодушно: он меняется по мере того, как восходит солнце, из оранжеватого становится ослепительно-белым. Кольнула мысль: никогда она не спала на такой упругой, пышной кровати, и никогда уже не поспит. Жаль, что она не в силах наслаждаться роскошью.

В конце концов пришлось встать – приспичило по-маленькому. Стелла заперлась в ванной и залезла под горячий душ. Воду лила не жалея. Затем довольно долго причесывалась, укладывала локоны то так, то этак. Сегодня она наденет последнее оставшееся платье, цвета арбузной мякоти – то, что надевала на Пасху.

Только-только Стелла зафиксировала шляпку специальной булавкой и стала вытряхивать из сумочки корешки билетов, как послышался скрежет ключа. Кармело запер за собой дверь, швырнул шляпу на кровать и сбросил пальто. Костюм оказался измят, волосы всклокочены, как у человека, ночь проведшего в кресле.

– Снимай платье и ложись, – распорядился Кармело.

Снова этот шум крови в ушах, снова противная дрожь пальцев, перебирающих билеты. Стелла вымучила смешок, будто Кармело пошутил.

– Я сказал, снимай платье и живо в постель! Пока мы этого не сделаем, ты мне не жена. А я в Хартфорд с женой вернусь, и никак иначе.

– Нет!

Стелла повернулась к нему спиной. Нож она забыла достать из-под подушки. Кармело приближался, плюшевый ковер заглушал его тяжелую поступь.

– Ты – моя жена, Стелла. Жены делают то, что велят мужья. Сейчас я велю тебе раздеться.

Железной хваткой он вцепился Стелле в руку повыше локтя.

– Лапы свои грязные убери!

Стелла рванулась, высвободилась. Ей бы броситься к двери, выскочить в коридор, сбежать по лестнице – а она по привычке юркнула в ванную, привалилась всем телом к двери изнутри. Поздно: Кармело успел сунуть ногу в ботинке между дверью и стеной, надавил снаружи. Стелла упиралась – о, как она упиралась! Каблуки скользили по кафельному полу, мокрому, ею же и забрызганному; голова была пуста от ужаса. Только куда Стелле бороться с Кармело, с этаким верзилой! Понятно, он очень скоро вломился в ванную. Они остались наедине в замкнутом пространстве.

Резким движением схватив Стеллу за плечо, Кармело развернул ее лицом к зеркалу. Левой рукой заломил ей за спину обе руки. Едва не вывихнул – плечи зашлись болью. Рывок – и Стеллины бедра вдавились в раковину; еще рывок – и платье задрано. Третьим рывком Кармело попытался стащить пояс вместе с трусиками и чулками. Тут ему повозиться пришлось – эластичная ткань не поддавалась. Кармело дернул, резинка хлестнула по самому нежному, впилась напоследок в самое потаенное.

Все как в Стеллином ночном кошмаре: с ее стороны вялая беспомощность, со стороны насильника – мощь, грубость рук, напористость жесткого, как палка, мужского «инструмента». Разум помутился – это ясно по глазам, совершенно пустым на искаженном, жалком лице, глянувшем на Стеллу из зеркала в тот миг, когда Кармело заставил ее животом почувствовать, насколько холодна мраморная раковина. Шершавость волосатого лобка на ягодицах – только прелюдия к настоящей боли. Все краски исчезли для Стеллы, мир залила стылая белесая слизь.

Так оно и бывает. Бережешь пуще глаза, цепляешься, держишь оборону – а теряешь на раз-два. Годы сопротивления растворяются в отмеренном тебе жизнью времени, как вода из ведра, опрокинутого в речку.

Быстрая, как ртуть, бусина Стеллиной крови скользит по левому бедру, край раковины впился в живот. Лицо Кармело в зеркале выражает сосредоточенность: резче, резче; не тянуть; дорвался. Вслед за кровавой бусиной, аккурат по проложенной ею дорожке, скатывается другая жидкость, более вязкая; Кармело с удовлетворенным вздохом выдергивает свое орудие. На полу – подкрашенный кровью мутный сгусток, точно зародыш из оплодотворенного куриного яйца. Хлопнула дверь – это вышел Кармело. Стелла – на коленях, туалетной бумагой подтирает пакость с белого кафеля.