Ларс Лоренс - Утро, полдень и вечер

— Мама, а что папа сделал?

— Не задавай глупых вопросов! Папа — хороший человек, поэтому они и забрали его. — Елена выпрямилась. — Маме некогда, пошли к дяде Джону, ладно?

Дети обрадовались. Старый Джон Домбровский умел ладить с малышами. Когда Елена оставляла у него своих детей, она была спокойна.

Но сегодня, завидев их, Джон растерянно всплеснул руками. Его длинные черные усы уныло обвисли. Оказывается, блестящая идея привести к Джону детей осенила и других родителей. У него уже сидели малыши Виджила и кем-то приведенные дети Алтаграсии. По нервным жестам Домбровского Елена поняла, что он не в своей тарелке.

— Но неважно! Vano-vano! [21] Неважно! (исп.). Дети — смирный! Дети — добре!

Старый Джон так и сыпал фразами на нескольких языках, которые никто не мог понять, хотя и считали его кто словенцем, кто греком, кто турком, а кто болгарином. Слова он составлял наполовину из английских, наполовину из испанских слогов. Тем не менее Елена догадалась, что он хотел сказать, наблюдая, как он озабоченно и в то же время покорно разводит руками. К тому же она видела, что ребята уже освоились на новом месте и занялись интересными игрушками, которые Джон вырезал из твердого кедра и держал на случай таких визитов. Елена поцеловала ладонь и приложила ее ко лбу старика. Тот улыбнулся и кивнул. Елена ушла.

Пока она добралась до места стоянки ветхого автомобиля Джоу, полицейская машина давно уже скрылась из виду. Дав сразу вторую скорость, Елена помчалась в контору шерифа. Она убедит их, что Джоу не было на месте происшествия — он работал в лавке. Убедит, даже если для этого пришлось бы проломить им лбы.

Она с силой захлопнула за собой дверцу машины и зашагала в контору. Ее полное волевое лицо обрамляли пряди светлых волос.

— Смотри, жена Старова пришла, — услышала она мужской голос и остановилась.

— Эй вы, головорезы, — начала было Елена, но в это время двое мужчин, подойдя сзади, схватили ее за руки.

— Не трогайте меня, — закричала Елена. Услышав взрыв смеха, она пришла в ярость. Сильным рывком она высвободила руки, повернулась и ударила ногой ниже пояса одного из мужчин. Тот со стоном упал, а другой снова схватил ее за руку. Началась свалка. Елена ликовала: этого ей только и нужно было!

Упавший мужчина впился зубами в ее ногу. Не успела она опомниться, как страшный удар повалил ее на землю, в глазах потемнело.

Неизвестный, приведший Долорес Гарсиа домой, сказал:

— Ya’sta la casa. Bueno? [22] Вот мы и дома. Хорошо? (исп.).

— Хорошо, — ответила Долорес. — Gracias [23] Спасибо (исп.). .

Она нащупала ручку двери и вошла. Ребенок плакал. Долорес сменила ему пеленки и дала грудь. Как только младенец заснул, она завернула его в самое лучшее одеяло, какое только у нее было, и сама принарядилась так, словно шла на свадьбу или на первое причастие. Затем села в машину Поло и осторожно поехала из Ла Сьенегиты.

Это была самая трудная часть пути. Она рассчитывала, что, выбравшись из оживленной части города, поведет машину увереннее, поскольку ее слабые глаза смогут различать яркие цвета и тени, которые всегда лежат в кювете и наиболее глубоких выбоинах дороги. Тогда править будет легче, и она постарается держаться ближе к правой обочине.

Выезжая на шоссе, Долорес не заметила полицейского с мотоциклом и едва не наехала на него. Лишь в самую последнюю секунду, увидев мотоцикл, она резко затормозила.

Разъяренный полицейский отскочил в сторону. Потом, подбежав к машине и склонив одутловатое лицо, выглядывавшее из-под козырька офицерской фуражки, прорычал:

— Какого черта? Вы что, хотели задавить меня?

— Я ищу ребенка, а вас не видела.

— Дайте-ка мне ваши права.

Боясь, как бы не вынуть по ошибке какую-нибудь другую бумажку и таким образом выдать слепоту, Долорес подала ему свою потрепанную кожаную сумочку. Полицейский тщательно осмотрел содержимое, нашел, что нужно, потом вернул сумку Долорес.

— Куда едете? — Полицейский разговаривал уже более миролюбиво.

— На крестины к двоюродному брату.

— А где он живет?

Гарсиа движением подбородка, как это делают индейцы, указала на север.

— Он работает с его мужем в резервации.

— С чьим мужем?

— Двоюродный брат моего мужа; она строит там дома. Мой двоюродный брат готовит ей пищу.

Наступила пауза. Полицейский был явно сбит с толку.

— Ваш двоюродный брат — мужчина или женщина?

— Мой двоюродный брат — хороший мужчина. У него ребенок, его тоже надо крестить.

Полицейский офицер был не в силах что-либо понять.

— Очень сожалею, сестрица, но придется вам отложить крестины и быстренько возвращаться домой. Здесь нельзя сегодня ездить. Попробуйте завтра.

Долорес не хотела сдаваться.

— А как быть со священником? Она не придет завтра.

— Очень жаль, но иначе нельзя. Поворачивайте.

Долорес сидела потная от волнения. Как же ей развернуться? Для нее это очень рискованно. Наконец она включила мотор и медленно, дюйм за дюймом, стала пятиться. Теперь-то она знала, что должна держаться в стороне от больших дорог. Очевидно, на них поставлены заслоны, как это было во время забастовки. Это делалось для того, чтобы помешать людям скрыться или обратиться за помощью. Надо ехать кружным путем. Есть, например, дорога, по которой индейцы ездят на своих фургонах. Она проходит за маленькой фермой дровосека Хуанито Эрреры. Насколько Долорес помнила, эта проселочная дорога ведет прямо к границе штата — туда, где нет polisontes [24] Полицейских (исп.). , которые станут допрашивать или заставят повернуть обратно. Она сможет поехать на почту и вызвать телеграммой адвоката из Бюро защиты прав рабочих в Коппер-сити, чтобы он приехал сюда и освободил Поло из тюрьмы.

Уходя из больницы, Консепсьон Канделария нарочно «забыла» снять форму медсестры. Форма позволяла ей слушать беспечную болтовню больничной прислуги и собирать по крупицам факты. Белый халат поможет ей и среди своих, которым она многое расскажет.

Прежде всего она решила разыскать Вудро Вильсона Лусеро и сказать ему, чтобы он уходил из города. Бэтт Боллинг не забыл, как шериф Гилли заставил его отвести револьвер от груди Лусеро. Она слышала, что Бэтт собирается лично «брать» Вудро. Затем надо сообщить мужу Эулалии Чавес, что Эулалия чувствует себя хорошо и что он может навестить ее в больнице благотворительного общества; нога у нее сломана, но пулю удалили, и Эулалия будет ходить.

Консепсьон боялась идти к жене Маркоса — Аните де Ривас. Маркос в тяжелом состоянии, а у Аниты нервы никуда не годятся. Она уже несколько лет уговаривала мужа отойти от рабочего движения и теперь, конечно, скажет: «Ну вот, я же предупреждала».

Как скажешь жене Мигеля Трастеро, у которого девять человек детей, что Мигель от удара по голове впал в буйное помешательство и, находясь в камере городской тюрьмы, бросился на Поло Гарсиа, подрался с надзирателем, после чего в смирительной рубашке был отправлен в больницу?