Ларс Лоренс - Утро, полдень и вечер

К ЖИТЕЛЯМ РЕАТЫ —

ГРАЖДАНАМ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ И ИНОСТРАНЦАМ

«Равная и строгая ответственность перед законом для каждого, каких бы убеждений и верований — религиозных или политических — он ни придерживался».

Сегодня утром в Реате выстрелы АННУЛИРОВАЛИ ГОЛОСА ИЗБИРАТЕЛЕЙ после того, как должностное лицо, с любовью ИЗБРАННОЕ, было ХЛАДНОКРОВНО убито во время попытки навязать НАШЕМУ ГОРОДУ КРАСНУЮ ДИКТАТУРУ.

Мы, жители Запада, терпеливые и снисходительные люди.

Мы по традиции добродушны.

Наши порывы благородны. Человеку, попавшему в беду, мы готовы отдать последнее, НО…

Всему есть предел.

Слово «реата» по-испански значит «веревка».

Мы не хотим сказать, что дошли до конца нашей веревки, ИЛИ нашей Реаты.

Но мы ХОТИМ сказать, что ответом на беззаконие должен быть ЗАКОН, ПРИВЕДЕННЫЙ В ИСПОЛНЕНИЕ БЫСТРО И ЭНЕРГИЧНО.

Если Высшая Власть ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО НОВОГО КУРСА снизойдет до понимания нашей проблемы, пусть она ОБРАТИТСЯ К СВОЕЙ СОВЕСТИ и задумается над тем, какие РАЗРУШЕНИЯ причинены «либеральными» и «прогрессивными» мерами, попирающими право СВОБОДНЫХ АМЕРИКАНЦЕВ вести СВОИ ДЕЛА ПО-СВОЕМУ.

Пусть она ответит, соответствует ли РАЗВЕДЕНИЕ ТЕРМИТОВ В ЗДАНИИ ДЕМОКРАТИИ ДУХУ Билля о правах человека.

Пусть эта власть подумает о последствиях, к которым приводят ПОДАЧКИ в виде СВОБОДЫ МНЕНИЙ ДЛЯ ТЕМНЫХ И ПРАЗДНЫХ субъектов, которые УКЛОНЯЮТСЯ от честного повседневного ТРУДА, чтобы СЕЯТЬ АНАРХИЮ.

А пока — на бога надейся, а сам не плошай.

И мы не плошаем, мы НАЧИНАЕМ ДЕЙСТВОВАТЬ.

Если у вас нет неотложных ДЕЛ, ОСТАВАЙТЕСЬ ДОМА.

ВЫПОЛНЯЙТЕ РАСПОРЯЖЕНИЯ.

Мы абсолютно ВЕРИМ, что наши OFICIALES, начиная с мэра и кончая самым скромным помощником шерифа, способны привлечь к «РАВНОЙ И СТРОГОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ПЕРЕД ЗАКОНОМ» виновников этого ОТВРАТИТЕЛЬНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ против Реаты, против братства людей, против Всевышнего.

ОНИ ДЕЛАЮТ ДЕЛО.

ДОВЕРЬТЕСЬ ИМ!

Мики Ковача вызвали с урока труда и сказали, что его ждут на улице. Миновав одним прыжком восемь ступенек бетонной лестницы, он выскочил на утоптанную глиняную дорожку перед школой, ожидая увидеть там отца, и попал прямо в объятия двух неизвестных, которые заявили, что хотят доставить его домой. С этими словами они втолкнули Мики в автомобиль.

— Ты что, тренируешься в прыжках в высоту? — спросил один из них. Видя, что Мики не отвечает, второй мужчина сказал:

— Ничего, парень, не бойся.

Но Мики все-таки боялся. Он был чуть жив от страха. Наверно, опять что-то случилось, как во время забастовки. Ему тогда тоже говорили, что с мамой и папой все хорошо, но это было не так, они врали. Он вспомнил ужасные слухи, которые ходят по школе, вспомнил страшные дни забастовки, когда и Лидия, и Майк оказались в тюрьме, а к ним домой пришли такие же мужчины и все перерыли. Теперь Мики старше, ему исполнилось одиннадцать лет, но он чувствовал себя беспомощнее, чем тогда.

Мужчины и теперь задавали ему те же вопросы, что и во время забастовки. Они хотели знать, бывали ли у них в доме собрания, кто там присутствовал, называли ли эти люди друг друга «товарищ» и не спрятано ли у них на заднем дворе оружие.

Мики даже обрадовался своему испугу и от страха принялся плакать, вырываться и уверять, будто ничего не знает, хотя один из мужчин ткнул его дулом револьвера.

От страха же Мики сначала не заметил, куда его везут, но потом понял, что они едут совсем не домой, а куда-то вверх, к шахтам. Мики пришел в ужас, решив, что его собираются сбросить в шурф. Тогда он стал неистово кричать и вырываться до тех пор, пока машина не повернула обратно и не начала спускаться по направлению к Ла Сьенегите. Один из мужчин крепко держал Мики, посадив его к себе на колени, и говорил:

— Мы просто пошутили и ничего плохого тебе не сделаем, нам надо поговорить с тобой. Ты хороший парень и, конечно, не хочешь, чтобы у твоего папы были неприятности и чтобы он водился с плохими людьми.

Эти слова возмутили Мики.

— Мой папа хороший! — закричал он. — Отпустите меня! — Он снова попытался вырваться, но потом вдруг притих, почувствовав, что его штанишки стали мокрыми.

— Ах ты ублюдок! — воскликнул мужчина и так ударил Мики по лицу, что у того онемела щека. В это время из ехавшей сзади машины послышался голос другого мужчины:

— Эй, отпустите его!

Круги в глазах Мики исчезли. Теперь они снова ехали по улице, и прохожие с любопытством смотрели на их автомобиль. Мужчина, сидевший за рулем, повернул за угол, остановился и, высадив Мики, быстро уехал прочь.

Мики побежал, всхлипывая уже не столько от страха, сколько от стыда, что вел себя, как младенец.

На землю стали падать редкие капли дождя, образуя ямки в пыли. Раскат грома заставил Мики поднять голову и взглянуть на заснеженные гребни гор. Дождь там лил сплошным серебристым потоком, словно кто-то перевернул гигантское ведро, а темно-лиловые тучи извергали молнии, напоминавшие змеиные языки. Мики представил себе, какой оглушительный грохот раздается сейчас в каньонах. Ему захотелось, чтобы и его промочило до нитки, оглушило громом и расщепило надвое молнией.

Ступив на крыльцо заднего хода, Мики остановился. В тот день, когда у дома Каталины Фернандес разыгрался скандал, к их крыльцу прибило ветром клубок перекати-поля. Мать просила Мики выбросить сорную траву в канаву, но он не сделал этого, потому что высохшее перекати-поле очень колючее. А теперь, глядя на траву, упрекал себя, что не исполнил одну из многих просьб, с которыми родители обращались к нему. Надо хоть теперь убрать траву, потому что вода, капающая с крыши, смоет семена, а потом они пустят корни, и к осени во дворе вырастет целый лес этих колючек.

Он не мог заставить себя войти и крикнуть: «Мам!» — и ждать ответа, чувствуя, как мороз подирает по коже, и потом позвать: «Пап!» — и опять не получить ответа, и опять долго ждать и в конце концов понять, что родителей нет, что они оба в каталажке… Нет, он не мог войти!

Мики стоял, а слезы текли по его щекам, дождь падал ему за шиворот, и он ненавидел всех.

Все так ужасно! Охваченный отчаянием, он прыгнул голыми ступнями прямо на клубок перекати-поля и смял его. Колючки отрывались от веток, и семена сыпались в мокрую канавку.

Боль в ногах была приятна ему, она заглушала другую боль. Забыв о страхе, Мики вытащил колючки из ступней, уже без труда заставил себя открыть заднюю дверь и войти. Он не стал звать папу и маму, зная, что их нет. Он понял, что произошло, понял, что слезами не поможешь, и не заплакал.

Уже подходя к дому, Консепсьон Канделария натолкнулась на помощника судебного исполнителя Руди Гонсалеса. Этот человек всегда старался держаться с Конни на дружеской ноге (по ее собственному определению, без мыла лоз в душу) и, желая сделать ей приятное, говорил с ней по-английски.