Дэвид Митчелл - Под знаком черного лебедя [= Лужок черного лебедя]

– Ну спасибо.

– На здоровье.

– А дай посмотреть нож?

Дон Мэдден швырнула нож прямо в меня. Только по чистой удаче он попал мне в ребра рукояткой, а не острием.

– Мэдден!

«Что такое?» – спросила она взглядом. Глаза у нее цвета темного меда.

– Ты меня чуть не проткнула!

Глаза у нее цвета темного меда.

– Ой, бедненький Тейлор.

Лязгающий трактор доехал до нас и начал медленно разворачиваться. Отчим Дон Мэдден прямо-таки излучал ненависть в мою сторону. Ржавая земля струилась с лопаток плуга.

Дон Мэдден взглянула на трактор и заговорила тупым деревенским голосом:

– Я не погляжу, родная дочь или нет, но ты, барышня, в этом доме будешь вести себя уважительно, а то вылетишь у меня в три счета, пинком под жопу, и не думай, что я это просто так говорю, потому как я что говорю, то и делаю!

Ручка ножа была теплой и липкой от ее пальцев. Лезвие такое острое, что может и руку отрубить.

– Хороший нож.

– Ты голодный? – спросила Дон Мэдден.

– Смотря что у тебя есть.

– Привередливый какой. – Дон Мэдден достала бумажный пакет и принялась выколупывать из него раздавленную булочку с вареньем. – От этого небось не станешь морду воротить?

Она оторвала кусок булки и помахала передо мной.

Я на четвереньках подполз поближе по капоту. Не потому, что хотел изображать собаку, а из осторожности – вдруг она решит смахнуть меня в крапиву. С Дон Мэдден никогда заранее не скажешь. Она подалась ко мне, и я увидел бугорки сосков. Она без лифчика. Я потянулся к ней рукой.

– Лапы убрать! Зубами, песик!

Так она меня и кормила. Со стрелы в рот.

Лимонная глазурь, коричное тесто, острая сладость изюмин.

Сама Дон Мэдден тоже ела. Я видел жвачку мякиша у нее на языке.

Отсюда было видно, что на кресте – тощий Иисус. Наверно, согревается теплом ее тела. Везунчик. Булочки хватило ненадолго. Дон Мэдден аккуратно насадила на стрелу вишню. Я аккуратно снял вишню зубами.

Солнце зашло за облако.

– Тейлор! – Дон Мэдден в ярости разглядывала острие стрелы. – Ты украл мою вишенку!

Вишня застряла у меня в горле.

– Ты… сама мне дала.

– Ты украл мою вишенку и теперь за это заплатишь!

– Дон, ты…

– С каких пор тебе разрешено звать меня Дон!

Что это – та же игра, другая или вообще не игра?

Она кольнула мне кадык стрелой. Наклонилась так близко, что я ощущал ее сладкое дыхание.

– Я что, по-твоему, шучу, а, Тейлор?

Стрела была по правде острая. Наверно, я мог бы ее отбить в сторону, прежде чем Дон Мэдден проколет мне горло. Наверно. Но все было не так просто. Начать с того, что у меня был стояк размером с добермана.

– Кто хапает чужие булки, должен за это расплатиться. Таков закон.

– У меня нет денег.

– Тогда думай, Тейлор, думай хорошенько. Как еще ты можешь мне заплатить?

– Я… – Ямочка на щеке. Бороздка над верхней губой бархатная от крохотных волосков. Губы – лепестки. Улыбка, похожая на крючок. Два отраженных меня глядят из глаз капризной газели. – Я… у меня в кармане есть пачка фруктовых леденцов. Но они все склеились. Тебе придется их разбивать камнем.

Чары развеялись. Стрела перестала упираться мне в горло.

Дон Мэдден, заскучав, полезла обратно на сиденье трактора.

– Что такое?

Она ответила взглядом, полным такого отвращения, словно я превратился в пару штанов клеш на вешалке для уцененного товара на рынке в Тьюксбери.

О, как я хотел, чтобы стрела вернулась на место.

– Чего ты?

Дон Мэдден всунула пластинку мятной жвачки меж дивных губ.

– Я считаю до двадцати. Если к этому времени ты не уберешься с нашей земли, я скажу отчиму, что ты меня лапал. А если не уберешься к тому времени, как я досчитаю до тридцати, я скажу, что ты меня трогал. – Ее язык словно облизал последнее слово. – Разрази меня гром, если не скажу.

– Но я до тебя даже не дотронулся!

– Мой отчим держит ружье на кухне. Ему ничего не стоит перепутать тебя с масеньким пуфыфтым зайчиком. Раз… Два… Три…

Верховая тропа забрела в бывший фруктовый сад. Колкий чертополох и пышная трава выросли мне по пояс, так что приходилось не столько идти, сколько пробираться вброд. Дон Мэдден не шла у меня из головы. Я ничего не понимал. Наверно, я ей в каком-то смысле нравлюсь. Она не отдала бы свою единственную булку первому попавшемуся мальчишке. А уж Дон Мэдден мне точно нравилась, тут сомнений не было. Но когда девочка тебе нравится, это опасно. Не то чтобы опасно, но, во всяком случае, непросто. И да, может быть опасно. Поначалу в школе задразнят до смерти. «У-у-у, жених и невеста!» – кричат они, если увидят, что кто-то держится за руки в коридоре. А потом, когда вы официально станете парой, наподобие Ли Биггса и Мишель Тирли, придется терпеть, что ее подружки изрисуют все тетради вашими инициалами и словами «любовь навеки» в сердце, пронзенном стрелой. И учителя тоже не прочь поучаствовать. Когда мы в прошлой четверти проходили гермафродитное размножение у червей, мистер Уитлок назвал одного червяка «Червяк Ли», а другого – «Червяк Мишель». Мальчики решили, что это забавно, а девочки просто выли от смеха, как зрители телесериала «Счастливые дни». Кроме самой Мишель Тирли, которая побагровела, как свекла, закрыла лицо руками и разрыдалась. Но мистер Уитлок и за это по ней проехался как следует.

Между мной и Дон Мэдден – пропасть. Кингфишер-Медоуз – самый мажорский район в Лужке Черного Лебедя, по мнению большинства ребят. А дом отчима Дон Мэдден – полная противоположность. Я в 2КМ, лучшем классе школы. Дон Мэдден – в 2ЛП, втором от конца. Такую пропасть нелегко игнорировать. Существуют законы.

А еще половое сношение. Оно у нас начинается только в третьем классе, по биологии. В учебнике нарисован эрегированный пенис, входящий во влагалище, но это одно, а на самом деле этим заниматься – совсем другое. Я только один раз видел настоящее влагалище – на засаленной фотографии, которую Нил Броуз давал посмотреть за пять центов. Эмбрион-кенгуру, скрюченный креветкой в волосатой сумке матери. Меня чуть не стошнило только что съеденным «Марсом» и чипсами.

Я даже не целовался еще ни разу.

Глаза у Дон Мэдден цвета темного меда.

Конский каштан рвется вверх из земли, выбрасывая в стороны миллионы крепких рук и крепких ног. Кто-то подвесил на него качели из шины. Шина тихо крутится, потому что Земля под ней поворачивается. В шину набралась дождевая вода, но я ее вытряс и покачался. Невесомость на орбите альфы Центавра – это круто, но невесомость на качелях – тоже неплохо. Жаль, Дурана тут нет, мы бы клево посмеялись вместе. Я залез вверх по истертой веревке качелей, как по канату, чтобы посмотреть, насколько дерево подходит для лазания. Оказалось, просто классно подходит, если ты уже наверху. Я даже нашел развалины древесного дома. Впрочем, с тех пор, как им пользовались, явно прошли века. Я забрался еще повыше, прополз по ветке и выглянул из зеленой колокольной кроны. Отсюда было видно на мили. В ту сторону, откуда я пришел, – Лужок Черного Лебедя, силосные башни фермы Дон Мэдден, спиральную лестницу дыма, посадки рождественских елок, шпиль Святого Гавриила и растущие рядом две сосны почти такой же высоты.