Дэвид Митчелл - Под знаком черного лебедя [= Лужок черного лебедя]

Я достал швейцарский армейский нож и вырезал на ребристой коре:

Древесный сок на лезвии ножа пах зеленью. Мисс Трокмортон часто говорила нам, что люди, которые вырезают надписи на деревьях, – самые ужасные вандалы, потому что они не только портят вид, но и вредят живым существам. Может, мисс Трокмортон и права, но она никогда не была тринадцатилетним мальчиком, знакомым с такой девочкой, как Дон Мэдден. В один прекрасный день я приведу ее сюда и покажу ей эту надпись. И у меня будет первый поцелуй. С ней. Прямо вот тут. И она меня потрогает. Прямо вот тут.

Я перебрался на другую сторону каштана и посмотрел, что лежит дальше по верховой тропе. Вьется проселочная дорога, идущая в Марлбэнк и Каслмортон, поля, еще поля, смутные очертания серой башни, вздымающейся над елями. Линия электропередачи. Уже можно различить кое-что на Мальвернских холмах. Блики солнца на окнах машин, едущих по Уэллс-роуд. Пешие туристы размером с муравьев лезут по холму Персеверанс. Где-то под всем этим проходит третий туннель. Я съел свои припасы – кусок уэнслидейлского сыра и раскрошенные крекеры. Жаль, что нет воды. Я вернулся на ветку, где были привязаны качели, и уже собирался соскользнуть по веревке вниз, как вдруг услышал два голоса, женский и мужской.

– Вот видишь? – Это был Том Юэн, я его сразу узнал по голосу. – Я же тебе говорил, что надо самую чуточку еще пройти.

– Ага, ага, всего в двадцать раз дольше, – ответил женский голос.

– Ты же сама хотела в укромный уголок.

– Но не на полдороге до Уэльса.

Теперь я увидел, что это Дебби Кромби. С Дебби Кромби я ни разу не разговаривал, а Том Юэн – старший брат Ника Юэна, он служит на флоте и сейчас в отпуске. Я мог бы просто крикнуть «Эй» и соскользнуть вниз по веревке, и все было бы в порядке. Но мне нравилось быть невидимкой. Я залез обратно по ветке до развилки в стволе и стал ждать, пока они уйдут.

Но они не уходили.

– Вот оно. – Том Юэн остановился прямо у качелей. – Собственный распрекрасный каштан мальчиков Юэн.

– Тут, наверно, полно муравьев, пчел и всякого такого?

– Дебс, это называется природа. В сельской местности она часто встречается.

Дебби Кромби расстелила одеяло в ложбинке меж корней.

Даже сейчас я мог бы (и должен был) дать им знать, что я тут.

Я хотел. Но не успел я составить в уме извинение, в котором не было бы запинательных слов, Том Юэн и Дебби Кромби улеглись на одеяло и принялись целоваться. Он расстегнул пуговицы ее платья цвета лаванды – все, одну за другой, от коленей до загорелой шеи.

Если я теперь подам голос, то могу считать себя покойником.

Каштан скрипел, шелестел и покачивался.

Дебби Кромби сунула палец в ширинку Тому и пробормотала:

– Привет, морячок.

Оба захихикали так, что на минуту прекратили целоваться. Том полез в рюкзак, достал две бутылки пива и сковырнул крышки швейцарским армейским ножом. (У меня нож с красной ручкой. А у него с черной.)

Они чокнулись бутылками. Том сказал:

– За…

– …меня, хорошую и красивую.

– …меня, такого классного парня.

– Я первая сказала.

– Хорошо, за тебя.

Они принялись глотать жидкий солнечный свет из коричневого стекла.

– И за то, чтобы ты благополучно отслужил, – серьезно добавила Дебби.

– Конечно, со мной ничего не случится! Пятимесячный круиз по Адриатике, Эгейскому морю, Суэцкому каналу и Персидскому заливу. Самое страшное – обгорю на солнце.

– Да, но только ты взойдешь на борт «Ковентри», как сразу забудешь о подружке, что тоскует по тебе, и о скучном старом Вустершире. – Дебби Кромби надулась или только притворилась, что надулась. – В Афинах ты пойдешь по злачным местам и подцепишь какую-нибудь гадость от греческой искусительницы по имени…

– По имени?

– Яннос.

– Яннос – это мужское имя. Соответствует нашему Джон.

– Да, но ты об этом узнаешь, только когда он накачает тебя узо и привяжет к кровати.

Том Юэн, ухмыляясь, откинулся на спину и посмотрел прямо на меня.

Слава богу, что он смотрел, но не видел. Кобры замечают подвижную добычу за полмили. Но если не двигать ни одним мускулом, они тебя не увидят даже с пяти футов. Именно это спасло меня в тот день.

– Знаешь, когда Ник был еще малышом, мы с ним лазили на это самое дерево. Как-то летом построили древесный дом. Интересно, он еще там?

Дебби Кромби поглаживала его в паху:

– Этот малыш с тех пор точно вырос, Томас Уильям Юэн.

Она стянула с него футболку «Харлей-Дэвидсон» и отшвырнула в сторону. Спина у Тома оказалась блестящей и мускулистой, как у «Экшн-мэна». На плече татуировка, рыба-меч.

Дебби высвободилась из расстегнутого лавандового платья.

Если у Дон Мэдден груди как пара булочек с вишенками посередине, у Дебби Кромби – как два гимнастических мяча. Каждый – с пумпыркой-соском посередине. Том Юэн поцеловал каждый из них по очереди, и его слюна заблестела на апрельском солнце. Я знал, что подглядывать нехорошо, но не мог не смотреть. Том Юэн стянул с Дебби красные трусики и начал поглаживать волосы, которые кучеряво кресс-салатились там, внизу.

– Если вы, мадам Кромби, хотите, чтобы я остановился, то скажите мне сейчас.

– У-у-у, мистер Юэн, – проворковала она, – не смейте даже думать об этом.

Том залез на нее и стал вроде как елозить туда-сюда, а она ахнула, как будто он сделал ей «крапивку», и по-лягушачьи обвила его ногами. Теперь он двигался вверх-вниз, как Человек из Атлантиды. На шее у него болталась серебряная цепочка.

Ее шершавые пятки сомкнулись, как руки в молитве.

У него на коже выступил пот, как на куске свинины, который запекают в духовке.

Она издала звук – как будто пытают Муми-тролля.

Тело Тома Юэна судорожно задердердергалось, дрожа сложилось, как перочинный нож, и у него из груди вырвался звук, как будто лопается стальной кабель. И еще раз – словно ему заехали сапогом по яйцам.

Ее ногти впились ему в ягодицы, оставляя лососевого цвета рубцы.

Рот Дебби Кромби открылся идеальной буквой «О».

Водовороты ветра донесли звон с колокольни Святого Гавриила – час дня, а может, два. Дезертир Дуран наверняка ушел на много миль вперед по верховой тропе. Мне оставалось надеяться только на то, что он попадет ногой в ржавый барсучий капкан. Дуран будет умолять меня сбегать позвать кого-нибудь на помощь. А я скажу: «Что ж, Дуран, я это всесторонне обдумаю».

Дебби Кромби и Том Юэн так и не разлепились. Она слегка задремала, но Том храпел вовсю. Красная бабочка-адмирал присела ему на спину – попить из набежавшей в ложбинку лужицы пота.

Меня одолевали голод, нервы, тошнота, зависть, сонливость, стыд и еще тысяча разных чувств. Я точно не был горд, мне не было приятно, и вообще я решил, что этим заниматься меня как-то не тянет. Они во время этого занятия издавали какие-то совершенно нечеловеческие звуки. Ветер укачивал каштан, а каштан укачивал меня.