Анастасия Петрова - Наверно, я еще маленький [litres]

В пятницу Паша, как всегда, пришел ко мне после школы посмотреть футбол, лег на диван и как ни в чем не бывало говорит:

– Ну как твой дедушка?

– Да нормально, могу его позвать, чтобы он тебя попугал. Слава богу, что он смотрит футбол на кухне, а не тут.

– А родители вернулись?

– Ну да. Они на концерте.

– Ага. Ясно. А что, у тебя дедушке в два приема зубы рвали?

– Да нет, а что?

– А то, что ты всем рассказываешь, что твоему дедушке ВЧЕРА, – Паша сделал ударение на слове «вчера», – вырвали все зубы! Думаешь, я такой идиот?

– Нет, – я уронил руки на стеклянный кофейный столик, – думаю, ты не такой идиот, потому и догадался.

– Не ври ты людям, сколько можно объяснять! Тебе никто не будет верить. Если уж так не хочешь ни с кем общаться, так и говори: нет настроения.

– Не буду же я каждый раз говорить, что у меня нет настроения? К тому же «нет настроения» – это просто-напросто значит – не хочу. А это обижает людей.

– Выходит, ты боишься кого-то обидеть?

– Выходит, что так.

– Выходит, ты боишься, что люди перестанут хотеть с тобой общаться.

– Ммм… видимо, да.

– Выходит, ты все-таки хочешь общаться с людьми.

– Ой, все, отстань от меня со своей логикой!

Тут на пороге гостиной возник дедушка. Вид у него был возмущенный.

– Ты рассказываешь друзьям, что мне вырвали все зубы?

– Здравствуйте, Иван Петрович, – улыбнулся Паша. – Он не всем рассказывает. Не беспокойтесь.

Дедушка задумался, помолчал и как засмеется.

– Ну ты даешь! Блин! Моими зубами прикрываться!

И дедушка зашагал назад на кухню.

У Паши поднялись брови.

– Да, видок жутковатый. Но дед прав. Не стоит прикрываться его зубами. Давай придумаем тебе вранье получше.

– Ты же только что был против вранья?

– Ну да, но мы же не хотим, чтобы ты всех обидел и чтобы все перестали с тобой общаться. А на зубах ты далеко не уедешь. Тем более что их скоро вставят. Вранье надо чередовать.

Я слушал Пашу внимательно.

– На этой неделе говори, что соседи уехали в командировку и отдали тебе своего пса, с которым надо гулять пять раз в день.

Я расхохотался.

– Кстати, завтра можем посмотреть футбол у меня, все семейство свалит на дачу.

– Я не могу… Дело в том, что мне соседи…

– Понятно.

– А так бы я удовольствием.

– Ясно.

– Ты же не обиделся?

– Я тебя когда-нибудь убью. Иван Петрович, идите с нами футбол смотреть!

Мой одноклассник Виталик Макаров бегал по классу и хихикал, рассказывая всем, что наша подружка Таня Иванова, когда они недавно на каникулах большой компанией ездили в Финляндию и знакомились с иностранцами, не признавалась, что она русская.

– Она отлично говорит по-английски, так что она врала, что она из Нью-Йорка, – доверительно шептал Виталик на ухо Паше, но Паша не смеялся.

– И по-твоему, это плохо? – Паша смотрел на Виталика с любопытством.

– Да нет…

– То есть, по-твоему, это хорошо? – Паша загонял беднягу в угол, и мне нравилось за этим наблюдать.

– Просто это… смешно! – Виталик очень серьезно и даже сердито посмотрел на Пашу.

– Не смешно, – отрезал Паша.

Виталик побежал хихикать с другими парнями и девчонками, а я расстроился. Я вспомнил, что у меня однажды тоже так было. Мы с родителями поехали в Испанию, как-то утром они отправили меня в булочную одного, и продавщица приняла меня за американца, потому что я тоже хорошо говорю по-английски, как и Таня, и произношение у меня отличное. Так вот, продавщица приняла меня за американца, и я не стал возражать. Я решил не говорить ей, что я русский. И мы очень славно поболтали. Продавщица была мне рада, она даже дала мне дополнительный банановый хлеб бесплатно. И потом, когда я куда-то ходил без родителей, я часто этим пользовался. Ну, своим английским. Я не признавался, что я из России. Я вроде бы этого и не скрывал, но меня просто никогда не принимали за русского, и я не сопротивлялся. Это странно, но я видел, что, когда моего папу, например, за границей кто-то спрашивал, откуда он, папа на секунду замолкал, как-то мямлил, что, мол, из Петербурга, – он никогда сразу не говорил: из России. После того как папа признавался, что он из Петербурга, у собеседника возникал следующий вопрос: а это где? Вопрос «а это где?» возникал абсолютно всегда, но папа упорно каждый раз продолжал заявлять, что он именно из Петербурга, и только после второго вопроса он произносил ключевое: из России. Иногда мне казалось, что папа тоже пытается таким образом соврать.

– Пап, а русских в мире не любят? – спросил я как-то раз.

– Да нет, не совсем… Просто. Давай не будем об этом говорить? Давай оставим этот разговор до каких-нибудь еще времен, ладно?

– Ладно. А евреев в мире не любят?

Папа вдруг рассмеялся.

– Мне Вася на даче сказал, что евреи прокляты Богом. И еще они с мальчишками смеялись над всеми, у кого еврейские фамилии.

– Что за чушь?! Бог никогда никого не проклинал. Пускай твои друзья почитают Библию. Вот дураки. Извини.

– Ничего. А немцев в мире не любят?

Папа остановился перед киоском с мороженым, но не для того, чтобы купить мороженое, а от удивления.

– Ну, у них же Гитлер был. Одна девочка в школе говорит, что ни за что в жизни не поедет в Берлин, потому что в Германии были нацисты.

– Какая глупость. Берлин красивейший город, – сказал папа.

– Ну ладно, а почему черных не любят? Во Франции они все время забастовки устраивают.

– Потому и не любят. Шучу. Давай все-таки вернемся за мороженым? – мы с папой развернулись и пошли к киоску, который уже миновали. – Ты прав. В мире много кто много кого не любит. Потому что люди просто… не любят других. Чаще всего люди не любят тех, кто на них не похож. Но штука в том, – папа задумался, – что все люди уникальны. Каждый человек уникален, поэтому никто в мире ни на кого не похож!

– И я не похож?

– Ты совсем не похож.

– Значит, я один из других.

– И я.

– И мама?

– Конечно.

– И Паша?

– Еще бы.

– И все мои учителя, все друзья, все-все знакомые и все прохожие? Все другие?

– Все другие.

Я шел по улице, и мне было ужасно радостно оттого, что все другие. В этом был какой-то огромный смысл, в этой другозне, другизне, друговине… Я шел и разглядывал других: толстых и тонких, черных и белых, высоких и низких, в цветных нарядах и черно-белых костюмах, в белых платьях и красных бусах, на каблуках и без каблуков, веселых и грустных, недовольных и улыбающихся, с собаками, с сумками, в очках.

Паша выволок меня из задумчивости, когда Виталик вернулся с переменки, на которой он, конечно, всем разболтал про Таню.