Ирвин Уэлш - Эйсид-хаус [сборник litres]

– Ей нравится твой приятель. Ронни.

– Заткнись, – прошипела Тина, либо в самом деле смутившись, либо притворяясь смущенной.

Ронни сидел на полу, глядя на рождественскую елку. Он был просто загипнотизирован ею. Он принял несколько таблеток джелли [60] Джелли на британском сленге – транквилизатор, обычно феназепам; на американском же сленге наоборот – таблетка амфетамина (стимулятора). . Сидни удивительным образом тоже убился транками. Он объяснил мне, что «слишком уж напрягся», когда увидел, в какую помойку превращается его квартира, и стал насыщать вечеринку «негативными вибрациями», так что принял немного транков, дабы «смягчиться».

Затем Олли сказала мне:

– Если этот больной педик Дениз явится сюда, не смей говорить с ним! Ну или хотя бы не тогда, когда я рядом!

Я немного обиделся и завелся. Ее вражда с Денизом не имела ко мне никакого отношения.

– Разумеется, я должен говорить с Денизом, он мой друг. Я, твою мать, практически вырос с Денизом. И кончай ты с этим гомофобным дерьмом, что за отстой.

Она тут выдала нечто, отчего меня мороз подрал по коже.

– Неудивительно, что люди говорят о тебе, дескать, ты умник хитрожопый, – прошипела она в ярости и удалилась.

– Что… кто сказал… – промычал я ей вслед, но она скрылась на кухне.

Я был слишком размякший, чтобы испытывать паранойю, но ее слова звенели в моей голове, и паранойя в конце концов накатит с такой же неизбежностью, как ночь сменяет день. Засяду завтра у отца, притворяясь, будто не чувствую себя больным, несчастным и ничтожным, и ее слова ментальными колючками пронижут мой организм, и я буду безжалостно терзаться, размышляя об их смысле. Можно начинать предвкушать заранее.

Я разговорился со Спадом Мерфи, приятелем Рэйми Эрли. Мне нравится слушать Спада и Рэйми. Они на несколько лет старше, и повидали многое, и выжили. Уцелели. От таких людей на самом деле ничему нельзя научиться, но послушать их треп довольно прикольно. Спад все еще сокрушался о том, как его кинул много лет тому назад лучший друг. Сделка была связана с джанком, и друг скрылся со всеми деньгами, вырученными от продажи.

– Лучшие друзья, если так можно выразиться, лучшие друзья, понимаешь? Затем кореш берет и выкидывает такой вот номер. Абсолютное кидалово, как бы так сказать. Понимаешь?

– Да, в наши дни даже друзьям нельзя доверять, – сказал я, и осознание этого вызвало у меня первый приступ реальной паранойи за весь день.

Я коснулся пальцем моего шрама. Спасибо, блядь, Хобо; по крайней мере, у меня есть конкретное подтверждение этой паранойи.

– Это же просто, скажем так, наркотики, корешок. Это ужасно, типа, но когда бы в деле не появлялись бабки, дружба спускается в унитаз, врубаешься?

Мы поболтали еще немного, потом к нам подошла захмелевшая Тина, размахивая бутылкой «Даймонд уайт».

– Я вдохну огонь в твоего друга, – заявила она, вот так буквально, затем подошла к Ронни и села рядом.

Они тут же принялись обниматься и целоваться, или, вернее, Тина стала вылизывать все лицо Ронни.

– А было бы неплохо, если бы кто-то вдохнул в меня такой огонь, корешок, это было бы клево, типа, – заметил Спад.

– Нет, Спад, я разочарован в женщинах. Серьезные отношения мне не даются. Я эгоистичный блядун. Фишка в том, что я никогда даже не старался этого скрывать и строить из себя кого-то еще. Возьмем, к примеру, Олли, – решился высказаться я.

– Эта готическая кошечка, с которой ты пришел, типа? – спросил он.

– Она разыгрывает из себя ангела. Взяла меня к себе домой после того, как я схлестнулся с этим мудаком Хобо…

– Небось хорошая женщина, корешок. Ты должен быть ей признателен, типа.

– Да ты послушай. Один приличный добрый поступок – и она думает, что это дает ей право указывать мне, как нужно жить. То есть: никакой наркоты, найти работу, поступить в колледж, приодеться, не говорить с людьми, которые ей не нравятся, даже если ты знаешь их всю свою долбаную жизнь… словом, типичное бабское дерьмо. Как же меня достало!

– Да, это довольно серьезное мозгоебство, корешок. Не то чтобы я действительно мог что-то посоветовать. Чиксы и я, типа, это своего рода масло и вода, понимаешь? Я люблю, когда мы путаемся друг с другом, общаемся, это довольно неплохо, но почему-то из этой смеси ничего путного никогда не выходит.

К нам снова вернулась Олли. Она обвила меня руками.

– Я хочу, чтобы мы пошли домой, – прошептала она, считая себя, наверное, Жанной Д’Арк. – Я хочу пойти домой и трахнуть тебя.

При этой мысли меня передернуло от страха. За уик-энд я принял слишком много наркотиков. Ебля меня совершенно не волновала. Она просто казалось дико бессмысленной, абсолютно пустой тратой времени. Мы не испытывали по отношению друг к другу сильных чувств, а просто проводили время, дожидаясь чего-то настоящего. Мне не хотелось трахаться ради самого процесса; я хотел заниматься любовью. С кем-то, кого люблю по-настоящему. Да, разумеется, иногда нужно снять сексуальное напряжение, опорожнить сумку, так сказать, но не тогда, когда ты по уши в наркотиках. Прямо как давеча, когда мы трахались. Это напоминало совокупление двух скелетов. А я просто думал: «Какого хуя мы этим занимаемся?»

И еще одно нервировало меня даже больше, чем ебля, а именно зависание у Олли подолгу. Мне не нравились ее друзья. Они смотрели на меня волками и вели себя со мной довольно бесцеремонно, что, впрочем, особо не волновало, я даже получал от этого удовольствие. Но вот что действительно меня заебывало, так это то, как они свысока относились к ней. Все они представляли собой типичных завсегдатаев «Сити-кафе»: официантки, страховые агенты, клерки в местных госучреждениях, бармены и т. д., которые хотели быть музыкантами, актерами, поэтами, танцорами, художниками, драматургами, кинорежиссерами, моделями, и они были одержимы своими альтернативными карьерами. Они крутили свои скучные пленки, декламировали свои бездарные стихи, расхаживая с важным видом как павлины, и догматично разглагольствовали об искусстве, от которого были отлучены. И дело в том, что Олли потакала этому их снисходительному отношению. Ее друзья хотели походить на кого-то еще, она же только хотела стать такой, как они. Я допускал, что у меня отсутствуют амбиции, но все же как она могла не видеть, насколько ограничен ее кругозор? Когда я упомянул об этом, то был заклеймен завистником и злопыхателем.

Мы начали ругаться, в итоге я остался ночевать у Рокси. Я рассказал ему о ее друзьях, и он произнес:

– А что ты напрягаешься, чувак, ты же должен чувствовать себя там как рыба в воде. – Я совсем уж напрягся, и он добавил: – Ебать, только не говори мне, что ты обиделся. Я же просто пошутил, чувак.

Но я знал, что он не шутит. Или, может, просто паранойя накатила. А может, и не просто. Я все еще был обдолбан по самые гланды и толком не спал целую вечность.