Владислав Ситников - Рассказы

Королева Марго, пьяненькая еще со вчерашнего, разрыдалась и полезла ко всем обниматься. Дюк проперхался, не поднимая взгляд от земли, протянул стакан. Выпили.

А Ништячка отставила стакан, так и не пригубив еще первой рюмки, и отвернулась. Она сидела, опустив свои большие грязные, искореженные руки на колени и плакала, как мать пятерых пацанов плачет на могиле последнего сына — её давно уже нет, она вся по кусочкам лежит там, рядом с сыновьями, и только слезы редко-редко стекают из ее опрокинутых немигающих глаз.

И только Труха никак не унимался:

— Не-е, Ништячка, — кричал он, — зуб даю — вот этот вот, последний здоровый! — это твой самый большой ништяк! Правда, Дюк? Ведь это — мысль? — и снова брякал что-нибудь типа: — Я.

— Бессоница. Гомер. Тугие паруса. Я список кораблей прочел до середины… — [4] О. Мандельштам.

тут же подхватывал Ништяк.

А наутро Дюк повел всех в баню.

Три косых он, конечно же, сразу забрал. И мобильник. А бомжи и не противились, потому что отдать деньги Дюку — все равно что в банк положить. Даже лучше. Потому что Дюк при надобности всегда отслюнявит тебе ровно столько, сколько нужно и — ни копейкой больше. А то еще и сам сходит и купит все, что требуется. И мобилу он продаст так, что ни одна милиция не придерется.

Сводил Дюк всех в баню, а потом представил Ништяка начальнику охраны. Тот послушал, послушал, водочки бомжовской попил — Дюк постарался — да и говорит:

— Ну, и хрен с вами. Пусть живут. Только — чтоб не мельтешили, чтоб их никто не видел.

Вот и вся прописка Ништяка.

Ночевали они — Ништяк с Ништячкой — с Дюком вместе в бытовке грузчиков, а вечером выходили к фонтану. Ништячка подбрасывала какое-нибудь слово — а она быстро что-то полюбила, а что-то, поняла, особенно цепляет, — Ништяк читал, толпа собиралась, и денежки сами звякали в шапку.

На второй или третьей неделе к ним опять подвалили менты. И уже не ухмылялись, как первые разы, а пришли чисто послушать. Ништячка к ним и подступилась: вот, мол, человек потерялся, не то, что мамы-папы — себя не помнит! У вас таких не ищут? Менты — нет, мол, у нас такой не числится. Тогда Ништячка взялась по театрам актеров собирать да к фонтану приводить. Не знаете ли такого? Сами видите, из ваших. Большой актер, наверно, раньше был. Ну, вы не можете его не знать!.. Нет, и вся эта театральная вшивотень ничего о нем не слышала.

А Ништячка к тому времени совсем раздухарилась. Штаны со свитером сменила на платье, — оказывается, у нее в загашниках много чего было. В баню чуть ли не каждое утро ходить стала. Да и вообще… Труха ее все подначивал:

— Чё, Ништячка, думаешь, он теперь вкулдыхивать зачнет?

А Ништячка молчала и только глаза опускала. Представляете! Совсем не материлась и драться не бросалась — ну, окончательно съехала баба.

А по вечерам — когда все с аллей уже разойдутся, а в каптерку идти еще рано: там грузчики свою водку жрут — наша парочка отправлялась к Пионерке. Туда, где до того Ништячка обреталась. Костерчик малый взвеют. А тут, глядишь, и каэспупники припрутся — с домашним вином и гитарами, — и Ништяк им читает:

А тут как-то — гостей в тот раз не было — где-то как раз на «Я свет потухших солнц, я слов застывший пламень Незрячий и немой, бескрылый, как и ты», — из кустов вылетели молодые люди в берцах и с бейсбольными битами. Бомжи, конечно, в рассыпную. А когда вернулись к костру, Ништячка была уже там. Она сидела, отвернувшись от распластанного по земле Ништяка, и тихо-тихо, словно колыбельную, пела, как выла: «Над озером чаечка вьется, ей негде, бедняжечке, сесть…»

Труха пощупал пульс у Ништяка и присвистнул — влипли, мол, господа бомжи. Ну и все, ясно дело, разбежались. Одна Ништячка и не шевельнулась.

И где только она откопала эту песню — она до сих пор у меня в ушах: «Над озером чаечка вьется…»

— А сейчас Леночка Касьянова из третьего «б» прочитает нам своё собственное стихотворение про Новый год! Попросим, попросим, ребята!

Снегурочка Изольда Тихоновна, училка по физре, захлопала в ладоши и отошла от микрофона.

Светлана Владимировна опустила руки мне на плечи, слегка пожала и подтолкнула на сцену. Я сделала два шага и остановилась.

Мы стояли у правой… или у левой?.. нет, у левой — это, если смотреть из зала, мы стояли у лесенки из четырех ступенек — и немножко на лесенке, и совсем чуть-чуть на сцене. Наши училки — Татьяна Сергеевна, Светлана Владимировна и Вера Константиновна — бегали по ступенькам, поправляли бантики, бабочки, галстучки, воротнички, гладили по головкам, шептали на ушко и вздыхали: «Дай Бог, я всё это переживу!..» А мы стояли у правой или у левой?.. нет, левой — это, если смотреть из зала, ну, у той самой — она у нас одна… Кто-то повторял свои стишки или песенки; кто-то поправлял бантики, бабочки, галстучки; кто-то уже успел подраться и поправлял свои рубашечки, штанишки, шмыгал носом и шептал: «Ну, погоди! Я с тобой еще разберусь!..» Я была уже на сцене, потому что следующее выступление — моё, и смотрела в зал.

Почти неприметная перегородка, или как это зовется, делила наш актовый зал на две части. В большей — той, у которой общая стена с физкультурным залом, — размещались сцена и зрительные ряды, а в малой — входной — стояла ёлка, и уже раздавали подарки.

Мама мне сказала: «Понимаешь, Лёня, тут такое дело… Мне обещали зарплату, — обещали! точно! — но выплатят её только в январе… ориентировочно… А тут за квартиру платить надо… сапожки у тебя вон совсем прохудились… да и праздник — тоже… ты же хочешь праздника? Вот… Ты уж не обижайся, но мне нечем заплатить за подарок. Я тебе потом во-от такой торт куплю! Ты уж не обижайся вот и сапожки тебе купить надо. Зато на Старый Новый год мы с тобой «Наполеон» испечем! Или «Птичье молоко»? И еще мороженого купим. Ладно?»

У елки уже раздавали подарки.

Если у тебя была половинка открытки с номером, ты могла подойти к каким-то дядькам с теткой, которые раздавали подарки, взять свои подарок и идти в большую часть актового зала смотреть концерт.

Светлана Владимировна подтолкнула меня на сцену. Я сделала два шага и остановилась.

Я посмотрела в зал.

Нет, я уже давно туда смотрела… но — то было еще на ступеньках.

Они даже не ели.

Свои «подарки» они открывали, не отходя от тетки, которая их выдавала, после того как дядька сверит все номера. Они доставали оттуда конфеты, шоколадки печенье, высоко поднимали их, трясли в руке, что-то говорили, что-то бросали, что-то прятали в карман, отходили, быстро совали в рот и — шли в зрительный зал. Садились. Доставали мобильные телефоны. Звонили. Что-то говорили. Потом показывали свои мобильные друг другу. Доставали «другие подарки»…